Изгнанник
Шрифт:
Ему вдруг захотелось прыгать и кричать.
Он крикнул:
— Мы еще увидимся, капитан Лингард!
— О нет! нет! — воскликнула она, всплеснув руками.
Он с удивлением посмотрел на нее. Он забыл о ее присутствии, пока ее умоляющий возглас не пробудил его к действительности. Так странно было видеть ее здесь, рядом с собой. Он чувствовал даже нежность к ней. В конце концов она приехала как раз вовремя. Тут он подумал: «А та, другая? Я должен удрать без сцены. Почем знать, она может оказаться опасной!» И он вдруг понял, что ненавидит Аиссу глубокой ненавистью, захватившей его дыхание.
— Подожди
Она послушно как бы проглотила слова, готовые у нее вырваться.
— Побудь здесь, — пробормотал он и скрылся за деревом.
Вода в железном котелке, стоявшем на костре, кипела, белые клубы пара смешивались с тонкой черной нитью дыма. Как сквозь туман, увидел он неподвижную, сидевшую на корточках перед ним, бесстрастную, загадочную старуху.
Подойдя к ней, Виллемс спросил:
— Где она?
Старуха, не подняв головы, ответила охотно, как будто уже давно ждала этого вопроса:
— Когда ты спал под деревом, прежде чем подошла чужая лодка, она вышла из дому. Я видела, как она посмотрела на тебя и прошла дальше, а глаза ее светились ярким светом. Она направилась к тому месту, где росли фруктовые деревья нашего хозяина Лакамбы. Когда нас здесь было много. Очень много. Мужчины с оружием. Много мужчин. И говор… и песни…
Еще долго после ухода Виллемса, она продолжала тихо брс дить.
Виллемс снова вернулся к жене. Он подошел к ней и увидел, что ему нечего сказать ей. Теперь все его способности были уст ремлены на то, чтобы не встретить Аиссу. Она может все утро провести в роще. Куда девались эти мерзавцы гребцы? Он чувствовал физическое отвращение при взгляде на жену, но в глу бине души в нем жило чувство страха перед ней. Почему? Что может она сделать? Ничто на свете не может его остановить теперь. Он чувствовал себя сильным, отважным и безжалостным. Он хотел сохранить перед женой всю величественную чистоту своего характера. Он был уверен, что она не знает. «Олмэйр промолчал об Аиссе, но если она узнает, — я пропал. Если бы не мальчик, я бы… освободился от обеих». Эта мысль промелькнула у него в голове. Нет! Он женат… Торжественно клялся… Нет… Священные узы… Глядя на жену, он впервые в жизни почувствовал что-то похожее на угрызения совести. Она не должна знать… О, эта лодка! Надо пойти, взять револьвер. Невозможно без оружия довериться этим людям. Надо достать его сейчас, пока ее нет. О, эта лодка! Он не может пойти на реку и позвать. Аисса может услышать. Лучше пойти достать патроны, и тогда все будет готово.
Пока он стоял и раздумывал, бежать ли ему домой, Жоанна умоляла, держа его за руку, умоляла его с отчаянием, теряя надежду при каждом взгляде на его лицо, которое, казалось ей, имело выражение неумолимой прямоты, добродетельной суровости и беспощадной справедливости. И она смиренно умоляла, унижалась пред этим человеком с непроницаемым лицом, которого она оскорбила, восстав против божеских и человеческих законов. Он ничего не слышал из того, что она говорила, кроме последних слов ее торопливой речи:
— … Разве ты не видишь, что я любила тебя всегда?.. Мне говорили про тебя ужасные вещи… Моя собственная мать! Мне говорили, что ты… что ты изменял мне, и я…
— Это ложь! — крикнул Виллемс, приходя на минуту в себя от искреннего возмущения.
— Я знаю! Я знаю… будь великодушен. Подумай, как я была несчастна после твоего ухода. О, я готова была вырвать себе язык!.. Я никогда никому не поверю. Посмотри на мальчика. Сжалься. Я не могла ни на минуту успокоиться, пока не нашла тебя… Скажи хоть слово… одно слово…
— Какого черта ты от меня хочешь? — воскликнул Виллемс, глядя на реку. — Где эта проклятая лодка? Почему ты их отпустила? Дура!
— О Питер, я знаю, что в глубине души ты простил меня…
Ты так великодушен… Я хочу, чтобы ты сказал это… Скажи же.
— Да, да, — нетерпеливо воскликнул он. — Я все прощаю тебе. Но не будь только дурой!
— Не уходи. Не оставляй меня одну. В чем опасность? Я боюсь… Ты один здесь? Наверное? Уйдем!
— Вот это умно, — сказал Виллемс, с беспокойством глядя на реку.
Жоанна тихо плакала, опираясь на его руку.
— Пусти, — сказал он.
Он увидел над крутым берегом медленно скользящие головы трех мужчин. Вскоре к пристани причалила большая лодка.
I — Вот и они, — продолжал он, — Я пойду за револьвером.
Он повернулся и сделал несколько шагов, но, видимо, заметив что-то, опять вернулся. Жоанна смотрела на него, взволнованная внезапной переменой выражения его лица. Он казался сильно расстроенным. Он немного заикался, заговорив с ней.
— Иди. Возьми ребенка. Пойди и прикажи, чтобы лодку спрятали за кусты. Слышишь? Живо! Я сейчас приду к тебе. Ну, живо!
— Питер, в чем же дело? Я не оставлю тебя, здесь есть какая-то опасность в этом ужасном месте.
— Да идешь ли ты? — раздраженно шепнул Виллемс, — Говорят тебе, я сейчас приду. Беги, говорят тебе.
— Нет, нет! Я не оставлю тебя. Я не хочу снова потерять тебя. Скажи мне, в чем дело?
Из-за дома донесся слабый голос, поющий песню. Виллемс тряхнул жену за плечо.
— Делай, что тебе сказано! Иди сейчас же!
Она схватила его за руку и не выпускала ее. Виллемс поднял глаза к небу, как бы призывая его в свидетели ужасающей глупости этой женщины. Песня становилась громче, потом внезапно прервалась и показалась Аисса, медленно идущая к ним с руками, полными цветов.
Она обогнула угол дома, вступив в яркий солнечный свет, и свет, казалось, заливал ее ослепительным, нежным и ласковым потоком, будто привлеченный сияющим счастьем, лежащим на ее лице. Она приоделась для праздничного дня, незабвенного дня его возвращения к ней, возвращения его любви, которая никогда не иссякнет. Она медленно шла, склонив лицо над букетом белых цветов, упоенная их ароматом и своими надеждами.
Она, казалось, ничего не замечала. Она остановилась перед лестницей, ведущей в дом, и, сбросив сандалии, легко поднялась наверх; стройно, изящно, гибко и бесшумно, словно ее несли к двери невидимые крылья.
Виллемс, оттолкнув жену за дерево, решил бежать домой за револьвером… Мысли, сомнения, замыслы точно кипели в его мозгу. Ему чудилось, будто он наносит страшный удар, будто он связывает в темном доме эту покрытую цветами женщину, действуя с бешеной торопливостью, спасая свой престиж, свое превосходство, что-то безмерно важное… Не успел он сделать и двух шагов, как Жоанна бросилась за ним, уцепилась за его старую куртку, вырвав из нее кусок, и, обвив его шею руками, повисла на нем. Он едва удержался на ногах. Прерывающимся голосом она восклицала: