Изгнанник
Шрифт:
Позже, когда солнце уже клонилось к закату, он бросил свое снаряжение для подводного плавания в багажник взятой напрокат машины и побрел по пустынному пляжу.
Короткая статья о применении плитняка при разбивке садов, удачно опубликованная в международном журнале о ландшафтном дизайне, обеспечила ему контракт на ежемесячную серию подобных публикаций. Аванс был не столь уж велик, но его хватило, чтобы расплатиться с долгами по кредитным картам за аренду траулера. И еще достаточно денег осталось на укрепление собственной психики, если там вообще можно было что-то укрепить.
На остров Кауаи он прибыл семь дней назад из Англии, преодолев семь тысяч миль. Задолженность по учебе была тоже ликвидирована: письменные работы за семестр, которые давно следовало сделать, наконец завершены, а экзамены сданы, причем вполне успешно.
Худощавый и почерневший
Кекаха был тем пляжем, куда он и Ребекка детьми приезжали раз в несколько лет вместе с родителями. Он хорошо знал это место, оставившее в его душе самые светлые воспоминания. Потому и приехал сюда, на сей раз один, чтобы спокойно побродить и подумать, найти какие-то разумные объяснения тому, что случилось. И по возможности обрести минимальный душевный покой. Но это было труднодостижимой, может быть даже иллюзорной целью. Уж слишком груба и уродлива была действительность, с которой ему пришлось столкнуться. Она светлым мечтам не способствовала. От нее, скорее, бывают ночные кошмары.
Александр Романов, наследник русского престола, был погребен через пять дней после смерти. Как и предсказывал Коваленко, его произвели в ранг национального героя. Ребекка и Клем ездили на похороны в Санкт-Петербург. Мартен тоже съездил — по официальному приглашению в качестве члена семьи Ребекки с целью морально поддержать ее в трудный момент. В усыпальнице Петропавловского собора он стоял в одном ряду с родителями Ребекки, президентами России и США, а также дюжиной премьер-министров.
Обилие высокопоставленных иностранных гостей и сопровождающих их журналистов поражало воображение. Но еще более впечатлял мощный поток соболезнований, шедших со всех концов земного шара. Несмотря на то что бракосочетание между Александром и Ребеккой так и не состоялось, в почтовое управление Кремля было доставлено двадцать тысяч написанных от руки писем, адресованных лично царице. Сотни букетов легли у пешеходного моста через Екатерининский канал на месте гибели Александра. Люди зажигали свечи и возлагали цветы, а также ставили его фотографии перед российскими посольствами на всех континентах.
Эта вакханалия терзала Мартену душу. Он буквально заходился от ярости при мысли о вопиющей несправедливости судьбы. Мир не знал, даже не догадывался, что, оплакивая романтического героя, устраивая пышные траурные церемонии по случаю безвременной кончины популярной знаменитости, на деле воздает почести мерзавцу и серийному убийце Реймонду Оливеру Торну.
Однако довольно скоро Мартен, сколь глубоко ни был огорчен, понял, что не одинок в своем чувстве. Недель через пять после петербургских похорон ему в Манчестер пришел небольшой пакет. На конверте, лежавшем в ворохе обычной почты, не был указан обратный адрес, но стоял московский штамп. Внутри находился сложенный вчетверо листок с текстом, напечатанным через один интервал. К нему прилагались две черно-белые фотографии 12x18. На одной значились дата и время в кодировке лос-анджелесского полицейского управления, на другой от руки написано: «Московский морг». Эти фото представляли собой цифровые копии отпечатков пальцев. Первый снимок был знаком — на нем были запечатлены «пальцы» Реймонда Торна, снятые при его задержании лос-анджелесской полицией. На втором, насколько можно было догадаться, — отпечатки, снятые в ходе вскрытия Александра. Отпечатки были идентичны и соответствовали тем, которые изобличали Реймонда в убийстве Дэна Форда.
Текст гласил:
«Полковник ФСО Мурзин. Бывший военнослужащий спецназа. За два года до назначения, полученного в Москве, провел восемь месяцев в отпуске по ранению. Раны, как утверждается, получены им в ходе секретных учений. Семь месяцев из восьми находился за пределами страны. Местонахождение в указанный период — Аргентина.
Полковник ФСО Мурзин имеет личный счет в банке „Креди Сюисс“, Люксембург. В течение последних трех лет на этот счет ежемесячно начислялась сумма в размере 10 000 долларов США. Перечисления поступали со счета заработной платы фирмы по обеспечению личной безопасности „СКК АГ“, Франкфурт, ФРГ. Юрисконсультом „СКК“ является адвокат Жак Бертран, практикующий в Цюрихе.
Ж. Бертран разместил заказ на печатание меню ужина в Давосе у цюрихского типографщика Г. Лоссберга, ныне покойного.
Ж. Бертран являлся личным адвокатом баронессы де Вьен.
Бывший боец спецназа И. Мальцев. В течение последних десяти лет начальник службы безопасности на ранчо Александра Кабреры в Аргентине. Участник охоты, с которой связан несчастный случай, повлекший огнестрельное ранение Кабреры. В спецназе являлся специалистом по огнестрельному оружию и инструктором рукопашного боя. Особенно умело владеет ножом. Является также экспертом по взрывному делу и другим диверсиям. Прибыл в Великобританию за три дня до взрыва автомобиля Китнера. Нынешнее местонахождение неизвестно.
„Банк приве“, 17 бис, авеню Робер Шуман, Марсель, Франция. Банковская ячейка номер 8989. Альфред Нойс имел к ней доступ за три часа до встречи с Фабианом Кюртэ в Монако».
Вот и все. Ни сопроводительной записки, ни подписи. Лишь несколько скупых строк. Однако не вызывало сомнения то, что отправителем этого листка был Коваленко. Мартен никогда не говорил ему об И.М. или ключах от банковского сейфа. Но, как выясняется, информация имелась. И. Мальцев, по всей вероятности, и был тем самым И.М., с которым Реймонд-Александр должен был встретиться в баре «У Пентрита» в Лондоне. Смертоносное искусство, которым владел Мальцев, служило подсказкой к тому, в чем заключался изначальный план, разработанный баронессой и Александром годом ранее. Им нужно было, чтобы Мальцев убил Китнера и его семью в самом скором времени после того, как тот будет официально представлен семейству Романовых, а затем окажется вынужден отречься от трона. Таким образом исключалась возможность того, что Китнер позже передумает и бросит противникам вызов.
И без сопроводительной записки Коваленко заявил о себе как о человеке неравнодушном и основательном. Он связал факты воедино, подкрепив документальными свидетельствами то, к чему они пришли в результате совместной работы. Оставалось догадываться, как ему удалось раздобыть копию отпечатков пальцев из документации лос-анджелесской полиции. Скорее всего, это были отпечатки с диска Хэллидея, который Коваленко был вынужден отдать начальству. Вероятно, он предчувствовал такой поворот событий и на всякий случай загодя снял с диска копию, не сказав об этом никому, даже Мартену.
Не важно, какими мотивами руководствовался Коваленко. Главное то, что он раскопал важную информацию и великодушно поделился ею. В результате у Мартена появилось неопровержимое доказательство того, что Александр Кабрера и Реймонд Оливер Торн были одним и тем же лицом. К тому же выяснилось, что науку убивать Александр, по всей видимости, постигал у Мурзина и Мальцева. Мурзин и, возможно, Мальцев состояли на службе у баронессы. Это наталкивало Мартена — и, конечно же, Коваленко — на вывод о том, что именно баронесса заказала убийство Питера Китнера и его семьи. Само собой разумелось то, что она же приказала Александру расправиться с Нойсом и Кюртэ, а также с Романовыми в Северной и Южной Америке.
За четыре месяца до получения этого письма, прощаясь с Коваленко, перед тем как пройти паспортный контроль в аэропорту Пулково и отправиться ночным рейсом в Хельсинки, Мартен не удержался и задал мучивший его вопрос:
— Одного не понимаю: зачем ему было красть сумку у женщины? Из-за денег? Но сколько их там могло быть? На что они ему? Если бы он не сделал этого, а просто продолжил путь, у него были бы все шансы скрыться.
Коваленко тогда посмотрел устало и ответил:
— А зачем ему было убивать собственную мать?
Эти вопросы, оставшиеся без ответа, вызвали еще одно воспоминание — о словах, которые Коваленко сказал ему примерно в то же время. Пустившись в рассуждения о том, какими должны быть настоящие стражи порядка, он упомянул о «жестокости, которая подчас необходима в полицейском деле, о способности убивать без сожаления и в нарушение закона, который они присягали охранять».
Коваленко имел в виду полицейских вообще. Но Мартен понимал, что тот выразился не совсем так, как хотел. Большинство полицейских, тех, кого он знал и с кем работал в Лос-Анджелесе сначала простым патрульным, а затем детективом в отделе по раскрытию грабежей и убийств, верили, подобно ему самому, в то, что их дело — обеспечивать соблюдение законности, а не устанавливать собственные законы. С верой в свое предназначение они отдавали долгие часы тяжелой и зачастую неблагодарной работе. Пресса и общественность тем временем укоряли их то в неэффективности, то в коррупции, то приписывали им сразу оба этих качества. К большинству из них нельзя было применить ни первое, ни второе.