Изгнанник
Шрифт:
— Понимаешь, перед самой смертью Баран сказала: «Как только Уголь будет возвращен, мы умрем. Так предсказано». Но я никак не могу вспомнить ни одной легенды или песни, где говорилось бы что-то похожее. Знаешь, Пелли, мне все время кажется, будто вот-вот что-то произойдет или даже уже происходит.
В этот миг в дупло вползла старая миссис Плитивер:
— Ах, Сорен-Сорен, а я-то думала, ты уже и сам стал наполовину змеей благодаря своим предчувствиям! — Всем известно, что слепые змеи обладают феноменально развитой чувствительностью. — Меня тоже не покидает ощущение, будто вот-вот
Сорен по опыту знал, что спорить с миссис Плитивер, когда она охвачена каким-то предчувствием, совершенно бессмысленно.
— Но миссис Плитивер! — попробовала возразить Пелли.
— Слезай-ка с гнезда, да поживее, — шикнула змея.
Миссис Плитивер скользнула в гнездо и, развернувшись широкими кольцами, покрыла собой все три яйца.
«Ах, как летит время! — невольно подумала старая змея. — И как давно мы идем по жизни вместе…»
Ей казалось, что высокая ель в густом лесу Тито была в другой жизни. Сорен был едва появившимся на свет птенцом, когда жестокий брат Клудд выбросил его из дупла.
«Подумать только, что теперь этот бывший птенец сам готовится стать отцом трех птенчиков!»
Миссис Плитивер заранее знала, что из всех трех яиц на свет появятся три очаровательные девочки-сипухи.
Вскоре Сорен и Пелли разыскали на вершине дерева Эзилриба. Ночь выдалась темной и безлунной.
— Добро пожаловать, — проскрипел Эзилриб.
— Добрый вечер, Эзилриб, — поздоровалась Пелли. — Добрый вечер, Октавия, — поклонилась она толстой сине-зеленой змее, свисавшей с соседней ветки.
— Как поживают яйца? — прошипела Октавия.
— Потихоньку, Октавия, потихоньку! — раздраженно заухал старый Эзилриб. — Если хочешь знать мое мнение, то на свете нет ничего скучнее яиц, по крайней мере до тех пор, пока из них не вылупятся птенцы!
— Кажется, я не спрашивала вашего мнения! — указала Октавия.
Они с Эзилрибом постоянно подшучивали друг над другом и порой вели себя, как любящие супруги, всю жизнь прожившие вместе.
Сорен молчал, не сводя глаз с темной линии горизонта. Там что-то было! Какая-то крошечная точка яркого света. Может быть, ему кажется? Сорен присмотрелся, и ему показалось, будто он различает цвета.
Он расправил крылья и пустился в полет.
— Сорен, куда ты? — закричала Пелли. Эзилриб тихонько похлопал ее крылом по плечу:
— Пусть летит. Так суждено, Пелли. Он должен первым приветствовать его.
— Кого приветствовать? Я никого не вижу!
— Зато Сорен видит. Он, как и я, увидел дальний отсвет Угля.
Сорен летел сквозь бурные ветра. С каждым взмахом крыльев свет угля впереди горел все ярче и ярче.
Сорен уже видел, что Уголь прекрасен, как и было описано в легендах. Казалось, он притягивал к себе, и никогда еще полет не был для Сорена таким счастьем. Теперь он уже различал силуэты трех сов и даже узнал среди них Отулиссу. Вторая фигура принадлежала масковой сипухе, а третья сова была настоящей сипухой Тито Альба.
Сорен напряг мышцы лицевого диска, чтобы лучше поймать приближающиеся звуки, и прислушался. Сомнений не было, сердце этой совы билось, как сердце сипухи!
Все ближе и ближе подлетала таинственная троица, и для Сорена весь окружающий мир перестал существовать. Море стихло, ветер успокоился. Он не слышал ничего, кроме шелеста крыльев незнакомой амбарной совы.
Сипуха летела необычайно тихо, и Сорен вдруг вспомнил, что когда-то давно точно так же летали его родители. Странно, что он вдруг вспомнил такие давние звуки! Но уже не сомневался, что слышал точно такой же звук в детстве. В следующий миг он увидел лицо приближающейся сипухи.
Сначала в глаза ему бросился зажатый в клюве незнакомца Уголь Хуула, сверкающий всем богатством своих оранжевых, голубых, желтых и зеленых оттенков. А потом Сорен невольно вздрогнул, заметив длинный шрам, пересекавший лицо сипухи. Мгновение спустя он забыл об этом шраме, ведь это была всего лишь внешность… Какое она имела значение! Сорен слышал главное — ровное сокращение доблестного желудка сипухи, шелест ее быстрых крыльев и стук благородного сердца.
Теперь Сорен знал, кого видит перед собой. Это был сын тиранов, унаследовавший сердце, разум и желудок своих бабушки и дедушки. Это была поистине благородная сова.
Корин бросил уголь в ведерко, которое нес Гвиндор. Сорен подлетел к нему и опустился чуть ниже, заняв место справа от Отулиссы.
— Это твой племянник, Сорен, — громко объявила Отулисса. — Сорен, ты видишь перед собой Корина, короля Га'Хуула.
— Здравствуйте, дядя Сорен, — с трепетом проговорил юный король. — Для меня великая честь познакомиться с вами.
Слезы навернулись на глаза Сорена, и он полетел рядом с племянником.
— Нет, это ты оказываешь мне честь, — сказал он. — Ты совершил то, о чем не могла мечтать ни одна сова во всем нашем мире! Ты сотворил чудо, превосходящее чудо возвращения Угля Хуула!
Корин непонимающе заморгал.
— Ты родился в самом сердце зла, но сумел найти путь к добру. Выросший в тирании, ты стремился к равенству. Воспитанный в жестокости, ты научился милосердию. Тебя учили бесчестию, но ты обрел честь. Самые презренные совы совиного мира питали тебя своей отравой, но ты обрел подлинное благородство. Ты мой племянник и мой король!
— А ты — мой дядя и мой герой. Но мне нужно еще очень многому научиться, поэтому я хочу, чтобы ты стал моим помощником. Ты поможешь мне отнести Уголь на Великое Древо.
Гвиндор молча передал им ведерко, и король со своим дядей помчались вперед.
Совы, сидевшие на ветках Великого Древа, увидели очень странное зрелище. Две сипухи летели прямо к ним, придерживая когтями ведерко, но когда они приблизились, то на глазах у изумленных сов ведро вдруг стало прозрачным, словно сделанным из стекла.
На дне его горел Уголь Хуула. Сияние озарило все Великое Древо, окрасив его всеми цветами радуги. Казалось, будто целый дождь мерцающих угольков обрушился на остров, расцветив его трепещущими огнями. Эглантина не могла больше ждать. Она вылетела из своего дупла и помчалась приветствовать брата и племянника.