Изгои Интермундуса
Шрифт:
– Ты же обещал покормить со мной маврофтеров [????? ????? (греч. «черное крыло»)]... – подняла брови и жалостливо посмотрела на него. – Ты ведь сам всегда говоришь, что тому, кто нарушает обещания...
– Ладно... – перебил Лео, сдаваясь, – только не отходи от меня.
Я радостно схватила его за руку, и мы вместе стали взбираться вверх по склону. На самом верху нас встретила кучка ребят. Пару из них – Глиндра, Сандра и Одайона – я знала, а других видела впервые. Сандр хмуро на меня посмотрел:
–
– С чего это? – вызывающе ответил Леофвайн, выпятив подбородок.
– А с того, что у нас запрет на девчонок... – пробубнил Глиндр.
– А я расскажу Азер, и она тебя побьет за такие слова, – пригрозила я, на что Глинд покраснел как помидор.
– Не припутывай меня к ней, малявка!
– Успокойся, Глинд, – сказал Лео, встав между нами.
– Замолчал бы ты! Вечно ты заступаешься за эту мелюзгу, – вместо ответа мой защитник с силой пихнул Глинда, и тот упал на землю.
Не успела я опомниться, как мальчики уже кубарем катались по земле, вцепившись друг в друга.
– Ребята... – взмолился Сандр, – хватит валять дурака. Из-за вас мы можем не успеть, и Трещина исчезнет.
– Трещина? – обратилась я к Одайону, спокойно стоявшему в сторонке и смотревшему, как Сандр разнимает дерущихся.
– Трещина, через которую видно Исток, – пояснил тот.
– А-а-а-а... – протянула в ответ. Я мало знала об Истоке, но идея взглянуть на него через Трещину звучала здорово.
– Все, ребята, пошли! – велел Сандр, удерживая Глиндра, ставшего обладателем большого фингала под глазом. – А Леофвайн с Малявкой останутся здесь и сплетут друг другу венки из голубых матрикарий [матрикария (лат. matricaria) – ромашка].
– Больно надо! – крикнул им вслед Лео, ладонью смазав кровь на подбородке.
– Лео, твоя губа...! – воскликнула я.
– Пустяки, – буркнул он, видимо, все еще злился на ребят, или же на меня...
– Прости, Лео, я… я все испортила... – голос дрогнул, а к горлу подкатил комок: слезы так и просились наружу
– Я же сказал – это пустяки, – улыбнулся он, скривившись от боли.
– На, – порывшись в сумке, – папа не разрешал носить штаны, как и шить мне платья с карманами – достала помятый платок.
– Спасибо, моя леди, – произнес Леофвайн, поклонившись.
– Глинд еще свое получит... – сказала нахмурившись. – Скажу Азэр, что он хочет «связаться» с Фидан. Вот ему достанется...
Посмотрев на меня, Лео засмеялся:
– Ты похожа на маленького геномоса [греч. ??-????? – «обитатель земли», «подземный житель»]!
– Сам такой! – насупилась я, но он лишь сильнее расхохотался.
Его смех был настолько заразителен, что я тоже улыбнулась, а потом засмеялась еще сильнее, чем он. Отдышавшись, мы начали спускаться обратно, напоследок обернувшись, посмотрела на единственное дерево в лесу, ютившееся ближе к обрыву…
На второй урок – алгебру – иду на полуавтомате, все еще находясь во власти воспоминаний. Кир и Маша что-то мне рассказывают, я киваю, улыбаюсь, но не слушаю.
Как бы то ни было, это не совсем то, чего я хотела… хочу… Я хочу быть его единственным лучшим другом, как раньше, и не делить его ни с кем. Но они, наверняка, дружат уже лет десять, и я не могу поступить как стерва и рассорить их, только из-за чувства собственничества. Если я допущу подобную мысль всерьез, то потеряю право быть с ним. Тогда смело можно выходить за Теона или помирать старой девой. Лучше остаться старой девой, конечно же. Да и Теон скорее меня в жертву принесет, чтобы повернуть время вспять или вернуться в наш мир, чем начнет ко мне по-человечески относиться.
Звонок с перемены не слишком помогает сосредоточиться и вернуться в реальность, возвращает меня туда совсем другое – брюнет, влетевший в кабинет математики №2. Он кивает учительнице и приземляется на третью парту во втором ряду, слева от меня.
Учительница снимает очки с толстыми стеклами, вероятно, чтобы убедиться, что это не иллюзия, и ровным, слегка сиплым голосом проговаривает:
– Назаров, встань, пожалуйста, выйди и зайди, как полагается.
Теон поднимает глаза на Надежду Михайловну и явно хочет ей что-то возразить, но услышав мой вздох и мысленное «опять», делает так, как потребовала учительница.
– Так ребята, внимание, посмотрите на доску: как определить является ли функция «y = sin x» четной или нечетной? Ну? Лес рук… Петренко к доске.
Стрелка на часах лениво идет по кругу, никуда не торопясь, мой сосед совершенно игнорирует пояснения учителя о свойствах тригонометрической функции, водя ручкой по тетради, а я, напротив, стараюсь слушать внимательно – от души надеясь, что в моей голове крутятся исключительно математические мысли. Но, если честно, из математического там только проценты: гадаю, на сколько процентов я могу быть уверена, что Теон не слышал последнюю фразу из моего внутреннего монолога.
Внезапно рука Теона замирает над тетрадкой и заметно напрягается. Всмотревшись в линии на листе, парень резко бросает ручку на парту, словно та обернулась ядовитой змеей.
– Можно выйти, – резко произносит он, и, не дожидаясь ответа, поспешно выходит за дверь класса, оставив сумку, учебник и остальные вещи в классе. Я опускаю взгляд на его половину парты, но все, что я там вижу – лист тетради, испещренный плавными линиями.
На литературе Теон так и не появляется. Этот факт немного снимает напряжение, окутавшее тело, и я начинаю думать о том, как отхватить свой кусочек счастья, при этом совершенно забыв притворяться внимательным слушателем. Но мне нужно обдумать план действий. Я перебираю в голове все, что может пригодиться: от глупых сцен, виденных мной в кино, до банальных случаев из жизни.