Изгой: история воина
Шрифт:
Предложение звучало столь заманчиво, что Красная Выдра не мог не принять его, хотя в глубине души и понимал, что Кончо не был простаком, намеревавшимся так легко расстаться со всем своим скарбом. Однако юноша не видел, как апач сможет переиграть его и, подумав некоторое время, принял вызов. Кончо нахмурился, с сожалением глядя на молодого команча. Было видно, что его не радует происходящее, но это лишь подзадорило Выдру, давая повод рассчитывать на легкую победу. Он не понимал, что Кончо, уже давно жившего волком-одиночкой, могло огорчить сознание того, что исход скачек вероятнее всего станет концом начавшей было завязываться дружбы.
Воины вскочили на лошадей и бок о бок выехали на располагавшуюся неподалеку равнину. Остановившись, они обговорили расстояние, которое следовало
Решив, что его конь вполне готов для предстоящего соревнования, Красная Выдра подъехал к апачу и знаками показал, что можно начинать. Тот молча кивнул, взгромоздился на коренастую лошаденку, и легонько ударив ее пятками по бокам, не спеша двинулся к месту старта.
С первых же мгновений, как и предполагал Красная Выдра, его конь легко оставил позади колченогую и, радостно рассекая воздух, помчался к намеченной цели. Умелая рука всадника легко направляла его, заставляя выбирать наиболее короткий и удобный путь. Лишь один раз команч повернул голову, чтобы с удивлением увидеть, что лошадка апача отстает от него всего на корпус! Он то ожидал, что косматое чудище будет плестись далеко позади. Но вид перекошенного лица Кончо, остервенело настегивавшего лошадку плетью, прояснил ему невероятные успехи колченогой. “Это животное падет наземь, так и не добравшись до предгорий”, - усмехнувшись, подумал Красная Выдра и, издав боевой клич, хлопнул ладонью по крупу своего коня, вынуждая того прибавить скорость.
Однако, когда до холма оставался лишь один полет стрелы произошло невероятное. Кончо поравнялся с Красной Выдрой! Некоторое время он скакал рядом, а затем, громко рассмеявшись, отбросил хлыст в сторону и, отпустив поводья, легко умчался вперед, оставляя позади ничего не понимающего команча. В это было невозможно поверить!
Так Красная Выдра потерял своего коня.
Он нагнал апача лишь спустя семь дней. С упорством росомахи, он брел по следу победителя, сбивая в кровь ноги, страдая от голода и усталости, пока не настиг его. Подождав, когда Кончо уснет, Выдра бесшумно подкрался к привязанным лошадям, перерезал веревки, и благополучно скрылся с ними в ночи, ничем не потревожив сна уставшего воина. На том месте, где стояли привязанные лошади, он оставил свой нож с красивой рукоятью из оленьего рога и расшитый ярким бисером кисет, наполненный отборным табаком.
В то утро Красная Выдра поднялся рано. Свежее мясо подходило к концу, и он собирался поохотиться на антилоп. Стараясь не разбудить спящих родителей, юноша собрал необходимые пожитки, и проскользнул к выходу. Ему еще предстояло умыться и сводить на водопой колченогую. Откинув полог типи, Выдра выбрался наружу и замер в растерянности. Колченогой не было! У колышка, к которому на ночь была привязана необычайная лошадка, лежал большой сверток. Юноша подошел к нему, огляделся по сторонам, а затем присел на корточки и развернул его. Несмотря на горечь утраты, он не смог сдержать улыбку. Перед его взором предстал великолепный, тугой лук и красивый, полный стрел колчан апачей. Кроме того, в отдельном мешочке он обнаружил несколько крупных голубых камней бирюзы, высоко ценимой окрестными племенами. Выдра поднялся и посмотрел вдаль, куда вели следы апача и странной, мохнатой лошадки.
– Удачи тебе, Кончо. И пусть Великий Дух помогает тебе, - тихо произнес он и пошел в сторону табуна.
9. ПОДВИГ КРАСНОЙ ВЫДРЫ
На рассвете, едва первые лучи солнца яркими красками осветили верхушки шестов типи лагеря команчей, тишину потряс мощный, вырвавшийся из двух сотен глоток военный клич ютов. Заспанные люди начали выбегать из своих жилищ, женщины визжали, плакали испуганные дети. Привязанные у палаток скакуны вставали на дыбы, норовя ударить пробегавших мимо людей, а собаки, запоздало вспомнив, что призваны охранять своих хозяев, подняли жуткий лай.
В одно мгновение лагерь стал напоминать потревоженный медведем улей, где маленькие пчелы беспорядочно вылетают наружу, еще не понимающие в чем дело, но уже готовые победить или умереть. Воины хватали оказавшееся под рукой оружие и стремительно выскакивали из своих палаток, отталкивая мешавших на пути женщин. Каждый из них хотел первым встать на пути у врага и дать достойный отпор.
На вершине восточного холма, на фоне встающего солнца, застыла длинная цепочка всадников, числом по меньшей мере вдвое превосходивших команчей. Они не торопились нападать, полностью уверенные в своем превосходстве и безнадежности положения противника. Они просто стояли там, с наслаждением наблюдая за поднявшимся в лагере переполохом, в предвкушении быстрой победы и богатой добычи.
Через несколько мгновений воцаривший в лагере хаос начал приобретать некоторую организованность. Старики повели женщин и детей к северному оврагу, мальчики бросились к пасущимся неподалеку табунам, а воины, вскочив на привязанных у палаток лошадей, кинулись навстречу врагам и сформировали защитную линию между противником и лагерем.
Юты, казалось, ждали именно этого момента. От их шеренги отделился всадник на крупном пегом жеребце и помчался вниз по склону холма. Его роскошный головной убор из орлиных перьев развевался на ветру в такт бега могучего скакуна. У подножья холма он резко осадил жеребца и навел ружье на выстроившихся в линию команчей. Конь нервно гарцевал под ним и вертелся на месте, явно желая продолжить бег, но индеец без труда сдерживал его.
Команчи, находившиеся в сотне метров от одинокого всадника, готовились отразить нападение вражеского отряда. Они не понимали, почему юты бездействуют и с мрачными лицами молча наблюдали за их предводителем, который скалил в широкой улыбке желтые зубы. Наводя ствол своего ружья то на одного, то на другого воина, он громко выкрикивал: “Ба! Ба!”, как бы убивая их одного за другим. Все его лицо было покрыто темно-красной краской, а шею украшало ожерелье из меха и огромных когтей серого гризли. В левой руке он держал овальный щит, испещренный странными символами и отороченный перьями орла и прядями человеческих волос. Наряд его довершали красивые леггины, сшитые из плотной синей ткани с поперечными красными полосками, широкая красная набедренная повязка и мокасины, с характерным для горных племен узором.
Это был Унке - вождь, хорошо известный окрестным племенам. Человек, чья жестокость наводила ужас не только на чужаков, но и на его соплеменников. Ни один из ютов в здравом уме не рисковал перечить ему, а те немногие смельчаки, которые отважились на это, поплатились жизнями. Даже много повидавших на своем веку воинов поражало его необузданное стремление убивать, убивать, убивать. Его не интересовали “ку”, скальпы или добыча. Он находил какое-то странное наслаждение пытая бедняг, имевших несчастье попасть ему в руки живыми. Его болезненный мозг выдумывал все новые и новые способы мучить и унижать свои жертвы. Он резал их, жег огнем, закапывал в землю, или медленно снимал живьем кожу со всего тела, словно свежуя тушу животного. Даже его гости не могли чувствовать себя в безопасности. Как-то раз он заставил приехавшего с визитом вождя племени хикарийя съесть сваренные в моче бобы только за то, что тот не пожелал присоединиться к набегу на индейцев пуэбло. Унке был врагом, от которого никто не мог ожидать милосердия или благородства. Он вел войну по своим правилам, и правила эти вселяли страх в сердца самых отважных из дикарей.