Изгой
Шрифт:
У игры существовали особые правила Каждое изображение вокруг имело звук-обозначение, известное только Мягкому-Желтому. Длиннолапу предстояло отгадать. Поскольку разнообразие изображений не имело границ, подбор комбинаций звуков к каждому оказывался бесконечно интересным занятием. Если Длиннолапу удавалось справиться с задачей, это побуждало Мягкого-Желтого выдать новую партию звуков или, что еще лучше, использовать сами слова как вспомогательные инструменты для исследования других, новых слов. Джоток мог болтать без умолку. Какое легкое первым составит правильную комбинацию
В этом мире, где не росло деревьев, жили новые образы и много новых слов.
— Листья, — сказала Короткая «рука».
— Листья, листья, листья, — повторила Тонкая, потому что ни одного не нашла.
— Ты проголодался, да? — спросил Мягкий-Желтый, выходя из пещеры через… подъемник?
— Дверь, дверь, дверь, — поправила Короткая.
Когда же Длиннолап направился следом, то никакой двери не обнаружил. Тревога!
Но Мягкий-Желтый вскоре вернулся с контейнером из травы, полным свежих листьев. Большая подыскивала верные слова, чтобы описать то, что видела, исследуя сплетение травянистых стеблей, уложенных в каком-то непостижимом порядке. Глаза никогда подобного не видели.
— Листья на травяном полу, — произнесла Короткая, вдруг понимая, что плоское «пол» не самым лучшим образом сочетается с полым контейнером.
Это корзина, а не пол. Я принес ее оттуда, где живут рабы. Скажи «корзина».
— Корзина. Корзина Корзина из травы. Травяная корзина
— И не разделяй на слоги! Тебе никогда не надоедает, да?
Длиннолап двумя конечностями поднял корзину и высыпал листья на пол. Сел на них ртом, растопырив локти, и принялся жевать.
— Хорошо! — воскликнул он всеми «руками» сразу.
— У меня трясутся уши, когда я смотрю, как ты усаживаешься, чтобы поесть.
— У меня трясутся уши, когда я смотрю, как ты усаживаешься по нужде. Один рот лучше, чем два.
— Длиннолап, твои уши не трясутся. Они у тебя в запястьях.
— Трясутся? Трясутся? — Большая приподнялась так, чтобы ее глаз смог хорошенько рассмотреть резонансные раковины на запястьях, анализирующие звуки.
Наставник-Рабов встряхнул ушами для наглядности. Он был невероятно удивлен:
— Так я делаю, когда шучу. А как я узнаю, когда ты захочешь пошутить?
— Пошутить?
— О, в другой раз!
Наставнику-Рабов требовался сон, так что Длиннолап взобрался под потолок и, повиснув на специальном крюке, сам погрузился в дремоту. Бодрствовала лишь Пятнистая «рука», наблюдавшая за входной дверью. Ей было о чем потолковать, но приходилось терпеливо ждать, пока остальные проснутся.
Мыслительные способности без перекрестных вопросов-ответов между «руками» притуплялись. Но вопросы и сами по себе были интересной вещью. Что случилось в лесу? Почему отсутствие деревьев делает полы плоскими? Что такое стекло? Как что-то невидимое может сопротивляться нажатию «руки»? А как Р'хшссира цепляется за потолок? А на всех планетах есть разноцветные лампы?
К утру, когда
— Просто так в симулятор его не затащишь. Джотоки впадают в панику, когда их лапы несвободны, а его словарный запас недостаточно велик, так что придется потрудиться над объяснением. Сделаем ему инъекцию тразина. И прежде позволим посмотреть, как другой джоток выходит из тренажера невредимым.
Длиннолап старался держаться к Мягкому-Желтому как можно ближе. Его подвели к другому поедателю листьев, такому же, как он сам, подвешенному в воздухе. «Руки» того были заключены в толстые рукава. И какие-то лозы свисали из чехлов над его глазами. Конечности сгибались, будто он куда-то бежал или прыгал с дерева на дерево, но сам он оставался на месте. Ужасно.
Потом большой кзин освободил глаза джотока. Снял рукава. Пока длилась процедура, три мозга Длиннолапа одновременно заключили, что он станет следующим. «Руки» решили отшагнуть, но не смогли даже пошевелиться.
— Тразин тебе не навредит. Растворится в крови.
Он даже не мог сопротивляться, пока ему надевали рукава. Под действием паралитического препарата глаза почти закрыла защитная пленка, но рыжий гигант вынул их по одному и вложил в. чехольные пазухи. Слеп и недвижен. Это наступила смерть, которой он стерегся всю сознательную жизнь?
Бежать, бежать! Но прежде чем он даже подумал о побеге… его вернули в лес. Каждая деталь отличалась удивительной четкостью и отсутствием запаха. Длиннолап будто бы не преодолевал стен и не выходил в дверь… Неужели после смерти попадают в непахнущий лес? Он все еще не мог пошевелиться, но «руки» крепко ухватились за ветви, чтобы избежать падения. Вокруг не было ни одного кзина Когда шок прошел, Длиннолап воспользовался случаем и помчался прочь. Он почти летел, перескакивая с дерева на дерево, едва касаясь веток.
Пейзаж был незнаком, и Длиннолап терялся без привычных ароматов-подсказок. Деревья казались слишком высокими. Вскарабкавшись так высоко, как только мог, он не обнаружил там потолочных ламп, только парящие скопища белого мха. Ни одного узнаваемого ориентира; то, что видели глаза и ощущала кожа, шло вразрез со сверхтонким чутьем. Назад повернуть не было никакой возможности, потому что окружение тут же меняло свой облик, едва пропадало из поля зрения. Получалось, что впереди лежала та же неизвестность, что и сзади. Неправильно.
Сквозь заросли мелькнуло озеро, гораздо больше любого водоема из когда-либо виденных Длиннолапом и столь насыщенного цвета, что терялось всякое впечатление естественности. Джоток последовал по широким ветвям, простертым над берегом, испугавшись, что если отвернется, то озеро исчезнет. Взобравшись повыше, замер.
Дерево вдруг раскрыло легочную щель и произнесло:
— Я дерево.
Задрожав от страха, Длиннолап перепрыгнул на соседний ствол.
— Великолепный прыжок, — пискнула птица, усевшаяся рядом.