Изгой
Шрифт:
— Эй-эй!.. Чем-то могу помочь?
На него испуганно оглянулись все трое. Ближайший к нему быстро заглянул за спину рыжеволосого незнакомца, там всего лишь кони с пустыми седлами, ответил неприязненное
— Ты один?.. Ну и топай своей дорогой.
— Грубо, — укорил Олег. — Нехорошие вы люди. Почему?
— Я те дам «почему», — огрызнулся мужик.
Двое других, потеряв к Олегу интерес, повернулись к расщелине. Олег успел увидеть что-то белое, не то пла-тье, не то занавес.
— Дайте и мне поучаствовать, — сказал Олег. — Я всегда и во всем участвую. Даже когда
Он пустил коня ближе, мужик попытался ухватить его за ногу и сдернуть с седла. Олег пнул его в середину груди. Тот без звука отлетел к стене и рухнул. Двое других поспешно обернулись.
Олег со скорбью ощутил, что у него даже сердце не колыхнулось, не забилось чаще, очерствевшее от такой недоброй жизни.
— Не делайте зла, — сказал он печально. Поднял кулак, осмотрел, тяжелый, как валун, ни одной царапины. — И вам тоже не сделают зла... может быть.
Мужики посмотрели на Олега, смерили взглядами его рост, ширину плеч, оценили его спокойствие, затем уже без слов подняли своего друга, у того голова падала на грудь, и потащили его прочь.
Олег даже не оглянулся в их сторону. Спрыгнул на землю подошел к расщелине. Глаза еще не привыкли к быстрому переходу от яркого солнца к темноте щели, но увидел все же, что в глубине щели скорчился старик.
Ощутил разочарование, почему-то чудилось, что там женщина, обязательно молодая и красивая, с радостным воплем бросится ему на шею, спаситель, да все, что угодно, только скажи, или даже нет, не говори — сама все угадаю и выполню все твои желания...
Сгорбленный старик, как Олег и определил, весь в белых волосах, только на макушке розовая плешь. Белая борода до пояса, смотрит на него молча и тоже без особой приязни. Правой рукой он с трудом опирался на толстую суковатую клюку, ноги передвигал тяжело, Олег услышал хриплое затрудненное дыхание. Торопливо сделал шаг вперед, подхватил, вывел на солнце к удобному обломку скалы, усадил.
— Отдохни, отец, — сказал он почтительно, — я разожгу костер. Тебе нужно тепло. Тебя эти разбойники не ушибли?
Он знал по родной деревне, что глубокие старики часто мерзнут, кровь уже не греет, потому бегом собрал сухих веток, разжег огонь прямо перед стариком, а сам еще побегал, набирая хвороста в запас.
Старик кряхтел, хватался то за бока, то, морщась, тер запястья. Похоже, разбойники сперва его хватали за руки, что-то требовали, куда-то пробовали тащить.
Олег чувствовал, что слишком суетится перед незнакомцем: почтительность к старости почтительностью, но это гадкое чувство беззащитности, когда вернулся страх, когда снова попытался прятаться за щит всесильной магии, когда снова ощутил себя таким же открытым для стрел и мечей... как все!
Внезапно эта мысль, что он «как все», одновремен-но и успокоила странным образом. Из этих всех многие ухитряются доживать до глубокой старости, если не высовываются.
— До чего мир дошел, — сказал он, — даже в горах разбойники...
Старик покачал головой:
— Это не разбойники. Это селяне, их деревушка там, в долине.
— Селяне? — не поверил Олег. — Если селяне, то не такие уж и мирные селяне.
— Мирные, —
Олег посмотрел по сторонам, зябко передернул пле-чами:
— Неуютное место.
— Здесь похоронена вся моя семья, — ответил старик кротко. — Все погибли... Четыре сына, богатыри и красавцы, две дочери, моя жена... равной которой не было на свете. Я похоронил их и вот уже пятьдесят лет не отхожу от их могил.
Краем глаза Олег заметил отесанные плиты, уложенные в ряд. Семь плит. На всех пламенеют, как свежепролитая кровь, только что сорванные цветы. Увядшие сметены в сторону, там глубокая расщелина, но она заполнена доверху этими красными лепестками...
— Прости, — сказал он с раскаянием, — что разбередил.
— Ничего, — ответил старик просто. — Есть раны, что не заживают. Ты лучше другое скажи... Вот бросился спасать и вершить правду, даже не зная, что там спряталось. А ведь ты — волхв! Это те трое не увидели, а я зрю. Как же ты так?
— Я не только волхв, — вырвалось у Олега.
— А кто еще?
Олег поежился, отвечать очень не хотелось, приходится признаваться в своей дурости.
— Еще и человек, — буркнул он. Поморщился. — Со всей его дуростью.
— Это да, — согласился старик. — Дурости в человеке больше, чем он сам. Как только и помещается?.. Ладно, куда едешь такой... будто в воду опущенный? Похоже, только недавно узнал, что краденым долго не попользуешься?
Голос его был такой же высохший, похожий на каменную пыль, бесцветный. Олег сел на камень по ту сторону костра. Старик протянул к языкам пламени высохшие старческие руки, пальцы зябко вздрагивали.
Олег пробормотал:
— Краденым?.. Отец, если тебе что надо... только скажи, я помогу.
Старик слегка качнул белой головой:
— Сиди уж, помогальщик... Не видишь, что с тобой делается, а другим берешься помогать! Олег спросил настороженно:
— А что со мной?
— То же самое, что и со всем миром, — ответил ста-рик. — Меняется мир, меняется! Заканчивается эпоха Зимородка. А с нею — и магический дождь.
Олег прошептал:
— Магический дождь?
— Дождь, — подтвердил старик. — А раньше вообще был ливень!.. Теперь же проходит последняя полоса... Да уже прошла, почитай. Еще, может, малость покапает, и все. Вон ты пытался стену расчахнуть, не вышло?.. Я видел, видел, как ты тужишься!.. Ха-ха!.. Пупок не надорвал?..
Олега осыпало морозом. Губы задеревенели. Он едва прошептал:
— Тогда что же, колдуны... перестанут быть колдунами?
— Уже перестают, — ответил старик. — Еще раньше кончилась сила волшебников, чародеев, магов. Ты не заметил, что вот уже несколько лет не свершается... ничего такого... ну, такого? Чародеи не трясут землю, не поднимают со дня окиян-моря земли с диковинными чудами, не топят прибрежные страны водяными бурями! Ну разве что какая деревенская колдунья перекинется черной кошкой, чтобы подоить соседскую корову... Но скоро и это кончится.