Измена, сыск и хеппи-энд
Шрифт:
Юрий Петрович недовольно поморщился:
– По-моему, все это неразумно. Ну скажите, в качестве кого я буду там, как вы выражаетесь, толкаться?
– О, это я уже обдумала! – успокоила его Вика. – Вы туда поедете на своем “Москвиче”, припаркуетесь возле нужного подъезда и будете якобы копаться в моторе. Должно получиться убедительно: в таких развалюхах, как ваша, обычно капаются часами. Согласны?
Юрий Петрович вскинул руку с часами:
– Господи, я давно опаздываю! Похоже, выбора у меня нет? Ладно, пусть будет по-вашему.
Он еще раз с недоумением посмотрел на Вику:
– Вы все же очень странная. Просто удивительная женщина!
– О вас ничего подобного я, к сожалению, сказать не могу. Если вы меня чем и удивляете, так это своей бестолковостью. Бегите же на свою лекцию, да смотрите, не задерживайтесь слишком. У меня куча дел помимо ваших, – напутствовала его Вика и повернулась к Антону, который все это время простоял в кустах.
– Антон, за мной! – скомандовала Вика. Антон послушно ринулся к ней напрямик сквозь кусты, неистово треща ветками и прижимая к груди пакет из-под чипсов. Вика отметила, что сын, как и отец, не отличается особой сообразительностью. По дороге Вика изъяла Анютку из квартиры Шемшуриных и объяснила, что один мальчик побудет у них немного. Тощенькая Анютка, на целую голову выше и на целый год старше Антона, посмотрела на того очень свысока.
– Срочно ужинать! Антон проголодался, – весело объявила дома Вика. – Хочешь кушать, Антон?
Антон кивнул, Анютка насмешливо фыркнула.
– Котлетку будешь?
– Нет. Я не люблю котлет, – заявил голодный Антон.
– Хорошо, а гречневую кашу?
– Кашу тоже совсем не люблю.
– У нас есть суп. Очень вкусный, с курочкой. Хочешь, я тебе ножку положу?
Антон снова был непреклонен.
– А творожок со сметаной? Чудесный творожок, от которого так хорошо растут дети?
– Творожок тоже не люблю. И запеканку. И борщ.
– А морковку тертую? – от себя вставила Анютка. Она видела, что Вика растерялась, и пришла на помощь. Тертую морковку горячо пропагандировала бабушка Шемшуриных.
– Не надо морковку! Я ее не люблю.
Вика в отчаянии всплеснула руками:
– Что же мне делать? Что ты будешь есть? Хоть что-нибудь ты любишь?
Антон серьезно напряг щеки и сказал:
– Я люблю макароны. И еще чипсы. И газированную воду “Пепси”. И все!
Анютка снова фыркнула, а Вика отправилась ставить на огонь кастрюлю с водой, чтобы варить макароны. Вкусы ребенка странные, но зато накормить его несложно. Будут ему макароны! Настроение у Вики заметно улучшилось. Идея выставить дозорного Гузынина у киллерского подъезда показалась ей блестящей. Только бы убедиться, что седьмая квартира и есть бандитское логово. Все тогда станет не место, и прощайте, неотступные страхи и портрет Чарли Чаплина! Хорошо было бы, конечно, самой Вике поболтаться у нужного подъезда, понаблюдать (Гузынин такой бестолковый!), но она там уже засветилась. Ее наверняка запомнила старушка с пуделем, да и черный человек мог приметить блондинку на скамье под тополем. Нет, как ни хочется, а больше туда возвращаться нельзя!
Зато пришлось возвращаться на следующее утро в “Грунд”. Там у Вики сразу начались мелкие неприятности. Подозрительный Гусаров удивился, почему поломка батареи вызвала такое радикальное изменение цвета Викиных волос. Да и сам цвет не понравился крайне. Клавдия Сидорова заманила Вику в свой кабинет и объявила, что предельно выбеленные волосы – это неприкрытый сексуальный вызов, недопустимый в деловой обстановке. Да и вообще частая смена внешнего облика дезориентирует и угнетает психику как сослуживцев, так и клиентов. Вика должна была поклясться, положив руку на стопку брошюр Смоковника, что впредь ничего над собой не учинит без предварительных консультаций с Клавдией. Сама Клавдия держалась строго, но благожелательно и в своем светлом, неопределимого цвета деловом костюме напоминала нераспустившийся бутон чайной розы. “Неужели ей вправду семьдесят восемь?” – думала Вика, разглядывая ее нежное молодое лицо. С одной стороны, в глазах Клавдии оставалось уже больше мутноватой воды, чем голубизны, а ухоженные руки наглядно выказывали всю причудливую сложность анатомического строения. Но с другой стороны, ее стан был тонок и неопределенно, бесплотно строен, зубы великолепны, волосы густы и тихо золотисты.
– Что, сильно тебя мумия долбила? – с участием спросила Елена Ивановна Вику, когда они позже расположились в курилке под трубой.
– Как обычно. Только впредь краситься в блонд не разрешила.
– Вот гнида, – возмутилась, дыша дымом, Елена Ивановна. – А если тебе надоело носить на голове свои серенькие сиротские волосенки? Нет, ты правильно сделала, что обесцветилась. Стала кукла куклой! Ведь это закон Ньютона: на блондинку (крашенную, конечно; природные белобрысенькие обычно ни рыба, ни мясо) мужики падают с разбегу!
Для наглядности она взъерошила свою собственную беломочальную шевелюру, хотя Вике не был известен ни один мужик, на нее павший. Елена Ивановна, правда, глухо упоминала о каких-то мерзавцах, то бросавших ее в положении, то кидавших в бизнесе, то стянувших у нее кошелек в аптеке. Или все это был один и тот же мерзавец?
– Мужик глуп, как дерево, – обобщила Елена Ивановна. – Ему подавай, что попроще и поярче.
Ты покрасилась в масть. Теперь и он от тебя не уйдет!
– Кто не уйдет? – переспросила Вика, мучительно
– Как кто? Он! Мужик из хрущобы на Интернациональной. Из дома, где сбоку розовый киоск “Эльдорадо”.
Вика от неожиданности часто и сипло задышала.
– Не бойся и не красней, – ободрила ее Елена Ивановна. – Я твоему байдарочнику доносить не собираюсь. Подумаешь, бабе гульнуть захотелось, на сторону сходить. Святое дело!
– Но откуда… – не своим шепотом начала Вика.
– А видела я тебя там вчера. Собственными глазами! В седьмом часу шла в Дом рыбы и вдруг вижу: стоишь ты перед этой хрущобой и какие-то окна глазами ешь. А глаза голодные! Я тебя очень понимаю: муж осточертел, а в “Грунде” в нашем тоска. Разве тут мужики? Савостин разве мужик, весь в соде? Или эти два тарантула в галстуках? Захочется солененького! Я ведь к тебе вчера даже подходить не стала. Зачем человеку мешать? Ясно ведь: отгул ты взяла, в блондинку выкрасилась, в окна заглядываешь! Не без мужика тут. А он, мужик этот с Интернациональной, хоть стоит чего-то в койке?
Глава 10
Прощай, “Стинол”!
Вопрос о койке застал Вику врасплох. Первым делом она пожалела, что сдружилась с опасной и злоязычной Еленой Ивановной и стала таскаться к ней в курилку. Надо было сидеть на своем рабочем месте и шлифовать переводы трудов Смоковника! Однако через мгновение Вика успокоилась: все, что ни происходит, к лучшему, и теперь она знает, что замечена у “Эльдорадо”. А она-то думала, что все идет без сучка и задоринки! Надо впредь быть осторожнее. Но от Елены Ивановны все равно не скроешься, и теперь главное – поправдоподобнее объяснить свое появление на Интернациональной. Вика уже знала, что убедительнее всего выглядит взвешенная смесь вранья с правдой, потому и поведала, что познакомилась с потрясающим мужиком в салоне “Лилит”. Мужик там делал освежающую маску, а в койке был хорош, как конь. В подробности Вика вдаваться не стала, боялась чего-нибудь напутать и попасться на нестыковке деталей. Ей повезло: Елена Ивановна не стала больше докучать вопросами. Собственно, Вика, гуляющая налево, подвернулась Елене Ивановне мимоходом и случайно, а занята всерьез она была совсем другим романом. Вчера, когда Вика как раз преображалась в блондинку, в коридоры “Грунды” вполз провокационный слух: неувядаемая Клавдия Сидорова помолвлена с молодым человеком двадцати четырех лет от роду. Кто-то видел влюбленных в ресторане “Сансэй”, где они ели сырую рыбу, в атлетическом клубе, где они вдвоем, как голубки, поднимали одну штангу, а также на премьере оперы “Жизнь за царя”, где они неизвестно что делали. Кто-то говорил, что состоялась и официальная помолвка в присутствии Смоковника. Ничего удивительного в этом браке не было, но одно дело читать о подобных вещах в газетах, а другое – видеть своими глазами невесту и самому рассуждать, сколько ей лет. Никто давно не давал меньше шестидесяти пяти. Елена Ивановна стояла на своем “Семьдесят восемь и ни днем меньше! Посмотрите на ее коленки! Что выдает возраст женщины? Шея? Ерунда! Шею и подтянуть можно, а если тянуть нечего – пересадить гладкую кожу с задницы. Возраст выдает походка! Скелет не подтянешь, новый не вставишь, так что скрипи собственными костями. А этим костям ровно семьдесят восемь!” Спорить с такими аргументами было сложно. А вот жениха Клавдии Елена Ивановна ни разу еще не видела. Это было удивительно и роняло ее в собственных глазах. Ведь Елена Ивановна видела все! Однажды видела даже главу “Грунда” Олега Альбертовича Иванова, того самого, кого многие в фирме считали вымышленным лицом. Иванов действительно безвылазно сидел в герцогстве Люксембург, а уж если оттуда выезжал, то в Африку, Австралию или Латинскую Америку, но уж никак не в Нетск. И только однажды он на два с половиной часа прилетел в этот глухой огромный город. Вернее, залетел. Случайно, может быть. За эти два с половиной часа он успел на своей вилле (виллу имел он за городом в дивной березовой роще) принять сначала губернатора Нетской области, затем молодого тенора Сясько, который спонсировался “Грундом”, съездил на конкурс в Тулузе и снискал там какой-то небольшой лавр, а на закуску нескольких представителей “Грунда”. Среди нескольких был и Кирилл Смоковник. Смоковник с собой прихватил Елену Ивановну, так как она ориентировалась во всех грундовских тонкостях, как рыба в воде. Неизвестно, в какой обстановке общался таинственный люксембуржец с губернатором и Сясько, но поскольку времени было у него в обрез, а грундовцы – свои ребята, этих последних он принял в ванне. Если б он сидел в пошлой квартирной ванне под сенью висящих на гвоздях тазиков и при этом мылся бы семейным мылом, это было бы неприлично. Но Елена Ивановна поведала Вике (одной лишь Вике, которая, она знала, некогда не разносит сплетен), что в ванной Иванова не было ни тазиков, ни окошечка под потолком, ведущего в сортир. Не было тут и чудес стандартного евроремонта – неизменных биде, душевой кабинки и унитаза в форме лотоса.