Измена, сыск и хеппи-энд
Шрифт:
Вика его узнала. Сразу. Она теперь даже яснее его вспомнила, чем вчера, когда рассказывала о нем Гузынину. Он морщился сейчас от солнца, и не видно было, какие у него страшные светлые глаза – но в темноте она рассмотрела, что светлые. И страшные. И еще косо вырезанные ноздри, и нос этот небольшой, и подбородок чуть вперед. Он! Куртка черная, пожалуй, та же, а вот шапочка сейчас на нем нет. Он оказался блондином. Не крашенным ли?
Вика остолбенело проводила парня взглядом. Черные очки с ее глаз съехали набок, на щеку, рот раскрылся. Парень, быстро и во все стороны оглядываясь, потрусил к первому подъезду ближайшей пятиэтажки. И шаг ведь у него тот же позавчерашний – легкий, рысий! Дверь подъезда хлопнула,
Вика встала со скамейки нескоро. Она добрела до Благовещенского проспекта, приехала домой, полежала на диване, заставила Анютку выучить уроки, но все это она делала только затем, чтобы отделаться от противного сосущего страха, который, как тень, следовал за ней, держался сзади, но не отставал. Страх был пока бессловесный – она боялась даже в мыслях называть то, что она видела и знала. Но тень разрасталась, грозно чернела и уже слилось, ушло в нее все то нежданное и скверное, что с Викой недавно стряслось – и уход Пашки, и белая машина у Сумасшедшего дома, и выстрелы, и черный человек, и ее портрет в газете. Вика чувствовала, что тень эта с каждой минутой наваливается к ней чем-то холодным и норовит сзади подкрасться и схватить. Мысли одна другой невозможнее множились, путались, обгоняли друг друга. Наконец Вика не выдержала этой пытки, быстро оделась, добралась до панельного микрорайона и отыскала двор с тополями и будкой “Эльдорадо”. На деревянных ногах она приблизилась к тому подъезду, куда скрылся парень с пивом, попыталась прочитать номера квартир на двери. Ничего из этого не вышло: какой-то силач скрутил жестянку с номерами в трубочку. Вика отступила на шаг, задумалась, и тут из внезапно распахнувшейся двери на нее выбросился небольшой серый пудель. Пудель неистово прыгал вокруг нее. Ошарашенная Вика почти свалилась на скамейку у подъезда. Пудель продолжал скакать, причем так высоко, что его маленькая морда с неопрятной челкой и бешено сверкающими глазами то и дело мелькала перед Викиным носом. К тому же пудель поднял оглушительный лай пополам с визгом и зубовным стуком.
– Бумка, Бумка! – послышалось издали, из глубин подъезда. Через несколько минут оттуда появилась старушка в драповом пальто и войлочной шляпе. Шляпа эта напоминала кастрюлю, снабженную вуалеткой. Стремясь угодить старушке, Бумка стал лязгать зубами и запрыгал еще выше, чуть ли не над Викиной головой.
– Какой миленький! – сказала Вика. Она знала, что именно так надо реагировать на любую собачью дурость, чтоб не заслужить презрения хозяев. Старушка в кастрюльке сразу заулыбалась:
– Такой прыгун! Такой ласковый! Некоторые, правда, его боятся. Не понимают, что он всего лишь играет.
Подтверждая это, пудель подпрыгнул и оттолкнулся всеми четырьмя лапами от Викиной груди, жарко, влажно и хищно дохнув ей в лицо.
– Очень миленький! – убежденно повторила Вика.
Старушка улыбнулась еще шире, ее щеки округлились яблочками. Она вежливо поинтересовалась:
– Вы ищите кого-то?
– Я нет… Но я слышала, – растянула Вика, на ходу придумывая, что бы такое спросить, – мне говорили. Кажется, у вас в подъезде кто-то квартиру сдает?
– Знаете, нет. К сожалению, никто не сдает. А вы – молодая семья? И с ребеночком? И сколько ребеночку? Восемь лет? Не месяцев, а лет? Ну, тогда у вас больше шансов! Нет, к сожалению, никто… Вы, наверное про Пеньковых слышали, из седьмой квартиры. Те в самом деле съехали. У них мать умерла, бывшая секретарь обкома, и они в ее полнометражную перебрались, а здешнюю свою сдали. Не знаю вот, на сколько. Но я вам не посоветую Пеньковых: на редкость загаженная квартира. Тараканов там несметно. Уж мы с Сазоновыми их травили и травим, а они все ползут и ползут. И особенные какие-то: черные, плоские, громадные – вот такие!
Старушка растопырила морщинистые большой и указательный пальцы и показала странную меру длины пядь.
– Теперь есть могучие средства, – заикнулась было Вика.
– Этих плоских ничего не берет! Ни карандаш, на аэрозоль. ни яйцо с бурой. Вы знаете, я читала в отрывном календаре, что даже на Луне обнаружили тараканов. Должно быть, этих плоских, как у Пеньковых.
– Так сдают все-таки Пеньковы квартиру? – попыталась Вика сбить старушку с ненужной тараканьей темы.
– Нет же, говорю вам. Сдали уже! Мужикам каким-то, очень неприятным. Неясно, где работают: днем ходят, вечером ходят, не здороваются. Крайне несимпатичные. Я вообще не люблю, чтоб рядом мужики жили – неспокойно как-то. Другое дело семейные…
– А сколько их, мужиков? – спросила Вика.
– Трое. Или четверо? Молодые, на одно лицо. Машина у них синяя такая, иномарка, тупорылая, стоит вечно у подъезда. Только вы лучше к ним не суйтесь. Вряд ли вы, молодая семья, перекупить у них квартиру сможете. Денег у них полно, я по иномарке сужу. Да и Пеньковы довольно бессовестные, дерут много. Вот Портновым свое пианино продали за восемьсот рублей (девочке Портновых играть захотелось). Так представьте, в пианино моль клавиши съела!
– Съела клавиши? – изумилась Вика. Оказывается, у Пеньковых еще и моль необыкновенная – жрет дерево и чем там клавиши сверху кроют? целлулоидом? Эта моль, конечно, тоже с Луны.
– Съела она не те клавиши, что снаружи, а внутренние. Они ведь шерстяные, – пояснила старушка. – И вот за такую загаженную квартиру Пеньковы дерут несусветные деньги! Уж лучше и не лезть к ним. Да и мужикам этим тоже, особенно в одиночку, без супруга. Они, наверное, очень крутые – лица чересчур уж неодушевленные. И иномарка синяя… А вы такая хрупкая, миленькая – Бог знает, на что они способны.
– А эти неодушевленные давно тут поселились?
– Да уж недели две. Не советовала бы я вам… Бумка, Бумка!
Бумка, разочарованный пассивностью Вики, некоторое время метался вокруг скамейки, но вдруг кубарем припустил в сторону. Мгновение спустя он уже лаял и скакал вокруг прохожей мужской фигуры, пересекавшей двор. Фигура поначалу опешила, а потом стала размахивать борсеткой и неуклюже лягать дьявольски ловкого и абсолютно неуязвимого Бумку. Некоторое время неравный бой продолжался, но вскоре фигура, ненормативно бранясь, скрылась за углом на позорных трусливых рысях.
– Вот посмотрите, какие у нас еще люди! – вздохнула старушка в кастрюльке. – Начисто лишены культуры!
Домой Вика возвращалась, полная смутной тревоги и внезапно забрезживших планов. У ее подъезда почему-то прогуливался Юрий Петрович Гузынин. За руку он держал толстого мальчика лет семи. Мальчик ел из пакета картофельные чипсы с чесноком. Заметив Вику, Гузынин шагнул было ей навстречу, но тут же наткнулся взглядом на белокурый чубчик. Он замер и стал соображать, она ли это. Когда сомнения рассеялись, он признался:
– Я все никак не могу привыкнуть к вашим метаморфозам! Вот, Антон, это и есть та самая тетя Вика, которую мы так долго ждали… Зачем вы перекрасились? Или опять парик?
– Я перекрасилась для конспирации, чтоб меня не опознали. И не только вы, – хмуро ответила Вика. – А вы здесь?
– Видите ли, у меня через полтора часа начинается лекция на вечернем отделении, а ребенка не с кем оставить. Он один не может в квартире сидеть. К теще обращаться я не хочу, это жуткая баба… Бабушка, конечно, Антон, бабушка, кто же еще! Но жуткая. Жена всегда брала ее на себя, потому что не безразличное для здоровья занятие – общаться с бабушкой. Так вот, некуда деть Антона!