Измена. Если любишь – терпи
Шрифт:
– Тогда мы вроде как стали жить одной семьей, но официально зарегистрированы не были. Да и не та это жизнь с любимой женщиной была, о которой я мечтал, что уж тут скрывать?
Костя усмехнулся так горько, будто бы до сих пор испытывал острое разочарование от того, во что превратились его первые серьезные отношения. Пусть таковыми они и были исключительно из-за внеплановой беременности Юли.
– А потом случилась трагедия. Мы поехали в Италию и там… там Мия пострадала. Прибывшие врачи сделали все, что могли, но дочь впала в кому. И с тех пор прошло
Он сделал рваный вдох, но быстро взял себя в руки и продолжил торопливо, как будто за ним кто-то гнался и мог не дать сказать того, что было на душе:
– Я действительно смирился с тем, что Мия – лишь оболочка. Моя дочь умерла и существует сейчас лишь благодаря аппаратам, которые поддерживают в ней жизнь. Но Юля непреклонна – она хочет и дальше продолжать эту агонию.
Он сказал это и замолчал, и я не выдержала. Того, что уже успела услышать, мне хватило, чтобы сделать свои выводы:
– Она хочет денег, Костя… Ты можешь запрещать мне говорить о ней плохо, но я всё равно считаю, что имею право на своё мнение! Она хочет денег, я права?
Меня даже стало колотить крупной дрожью. Едва сказала это, как по телу прошла судорога, потому что я уже не знала, чего именно стоит ожидать от мужа. Однако он лишь медленно поднялся, пересел поближе ко мне и осторожно притянул к себе.
– Прости, что я молчал, – проговорил он тихо. – Я правда хотел тебя уберечь от этих ненужных огорчений. Мы с тобой познакомились, когда всё уже случилось, и у нас с Юлей завершились все отношения кроме тех, которые требуются для совместного ухода за дочерью.
Я сидела, переваривая услышанное, и всё никак не могла понять, какие именно чувства превалируют в душе. Мне было горько от того, что Костя не был со мною откровенен на все сто, но в то же время какая-то часть меня понимала его доводы.
– Давай мы обсудим это позже, хорошо? Когда всё немного уляжется и в моей голове, и в твоей. А сейчас просто скажи мне, почему ты так рано? Что-то стряслось?
В голосе Власова послышалась искренняя тревога. Я помотала головой и ответила:
– Ничего не стряслось, просто УЗИ перенесли. Вот я и приехала домой в надежде, что ты сможешь со мной отправиться на обследование.
Чуть повернув голову, я посмотрела в глаза Константина. Его расширившиеся зрачки были огромными и занимали едва ли не всю радужку, что свидетельствовало о том, в каком нервном напряжении находится муж.
– Конечно, я могу поехать, родная, – растянул он губы в неловкой улыбке, и мне хоть отчасти, но стало легче дышать.
К разговору о прошлом в тот день мы больше не возвращались. Костя лишь только сказал, что не желает видеть, как я волнуюсь, и что все вопросы решит сам.
А ночью любил меня так, как будто у нас в запасе были лишь несколько часов до рассвета. И когда я спала, Власов уехал в офис, оставив меня проводить свой обычный день.
Который, впрочем, теперь был окрашен нотками тех эмоций, которые я бы предпочла не испытывать совсем. А за завтраком, к которому я спустилась нехотя, потому что аппетит куда-то пропал, меня ждал сюрприз.
За столом уже восседала с видом королевы Елизавета Генриховна, которая сразу же, стоило мне только войти в столовую, заявила:
– Юлечка звонила мне и рассказала, что ты теперь в курсе! Я очень надеюсь, что ты будешь благоразумна, Екатерина. Тебе нужно принять этот факт, как данность!
Застыв на месте, я округлила глаза, не понимая, что она имеет в виду. Факт чего? Того, что у мужа оказалось прошлое, которое вдруг вылезло наружу? Так в этом разбираться мне и ему, а уж никак не третьим лицам.
И что вообще произошло? Костя позвонил Юле и всё рассказал, а та бросилась уведомлять Елизавету Генриховну и уговаривать мою свекровь быть на её стороне? Чёрт, я уже ни черта не понимала в происходящем!
– Что я должна принять как данность? – уточнила, подойдя к столу и заняв место Власова.
Уселась прямо в центре, там, где обычно завтракал и ужинал муж. Ну а что? На моём стуле воцарилась свекровь, значит, мне ничего другого не остаётся, как показать таким образом, кто здесь главный.
Елизавета Генриховна поморщилась, но ничего не сказала. Я взяла стакан апельсинового сока, пригубила и отставила. Спасибо свекрови – аппетит как рукой сняло.
– Юлечка и Мия – неотъемлемая часть жизни моего сына. Он сказал, что ты была не особенно учтива, когда о них отзывалась. Не нужно так, Екатерина. Когда я подбирала тебя для Константина, мне казалось, что я сделала правильный выбор. Не лишай меня уверенности в том, что я поступила правильно.
Она увлеклась поеданием завтрака, а я сидела, мягко говоря, в шоке. Подбирала. Какое интересное слово. Я надеялась, что оно означает некий кастинг, который я прошла, а не то, что меня взяли с улицы, как бездомную кошку.
– Елизавета Генриховна, думаю, что наши дела с мужем вас уж точно не касаются, – откликнулась я. – Мы с Константином сами решим – как, в каком объёме и какими словами стоит говорить о прошлом моего супруга. Спасибо за завтрак, я поем в другом месте.
Отодвинувшись от края стола, я собиралась уже подняться и уйти, но меня остановила свекровь.
– Катя, постой. Мы не с того начали, – проговорила она, подпустив в голос тепла.
Насколько могла, конечно, потому что от этой женщины я не видела подобного отношения ни разу. Да и не ждала его, положа руку на сердце. Свекровь не была мне матерью, чтобы проявлять в мою сторону какие-то чудеса родственного принятия и приятия.
– Мы? – вскинула я бровь, но всё же осталась на месте.
Пусть говорит, что там у неё имелось на душе.
– Хорошо, я, – неожиданно легко согласилась Елизавета Генриховна. – Но пойми меня… Мия – моя внучка. Я успела её очень полюбить перед тем, как случилась эта беда. Знаешь, иногда такое бывает, когда женщина не особенно способна проявить свои чувства в сторону сына или дочери, зато обожает внуков так, что готова за них сердце дьяволу продать.