Измена. Не отдам никому
Шрифт:
– А хрен у меня дома на диване валяется. Ленивый безработный хрен,– хохочет женщина. И я тоже разражаюсь смехом. Напряжение вырывается из меня приступами хохота.
– Платить будешь как? – отсмеявшись спрашивает продавщица.
– В смысле? – глупо спрашиваю, захлебнувшись на последней ноте хихиканья.
– Господи, не чеканной же монетой. Картой или наличкой?
– Картой,– отвечаю, пытаясь вспомнить, сколько у меня в кошельке лежит купюр. Рублей пятьсот, вроде.– Да, картой.
Женщина подает
– Отказано,– хмурится продавщица.
– Не может быть. На этой карте всегда есть деньги. Давайте другую попробуем, – достаю из кошелька пластиковую кредитку, которой пользуюсь очень редко. С нее я обычно плачу зарплату горничной и Димкиному шоферу.
– Отказано, – спустя минуту ожидания бурчит женщина.– Девочка, карты у тебя заблокированы.
– Что? Но…
Нет, я не плачу. Я просто растеряна и растоптана. А глаза все же наливаются предательскими слезами.
– У меня только пятьсот рублей есть. Хватит?
– Угощаю. Дряни не жаль. Слушай, что произошло то у тебя? – вдруг по-человечески спрашивает продавщица. И я выкладываю все, что у меня на душе совершенно незнакомому человеку. И боль моя выливается наружу потоком, вместе со слезами и истеричным каким-то хихиканьем.
– Вот козел. Ничего, бумеранг он мимо еще не пролетал, справедливая штука,– хмурится Зоя, так оказывается, зовут мою случайную спасительницу.– Тут стой.
Она исчезает в подсобке из которой появляется спустя минуту. Мне в руку ложится маленькая баночка.
– Что это? – спрашиваю я.
– Варенье. Сама варила. К чаю взяла сегодня. Как знала.
– А из чего оно?
– Из кабачка.
– Из кабачка? – господи, слюной бы не захлебнуться.
– Не бойся. Вкусно, попробуй. И это, помощь нужна будет, приходи. У меня сестра сейчас как раз ищет администратора в свой ресторан. Я не подхожу. Мордой не вышла. Там надо «визиткой» светить и зубами белыми. А ты в самый раз сойдешь. И запомни, выхода только из гроба нет.
Из магазина я выпадаю прижав к груди банку с вареньем, полупустой пакет с чипсами и в полной уверенности, что мне придется учиться жить по-новому.
– Я не вернусь,– шепчу, подняв голову к тяжелому, набрякшему небу.
Глава 5
Синенькая юбочка
Олег замер возле знакомой калитки, размышляя стоит ли переступать порог прошлого, в которое возвращаться совсем не хотелось. Дом обветшал. Уже не выглядел величественно как тогда, когда он его покинул. Думал, что навсегда. Думал…
– Анчар, что ты там разорался, мерзавец? – Болмосов
Олег вздрогнул. Слово сказанное генералом резануло похлеще удара.
Отец появился на крыльце дома, с миской в руках, запнулся на полуслове. Постарел. Плечи, всегда расправленные, опустились. Он здорово изменился за шесть лет. Нет. Не обрюзг, видно. Что еще крепкий. Но фигура отца, всегда монументальная, от чего-то вызвала в Олеге странную жалость.
– Здравствуй, пап,– черт, как много времени они потерял. Отец был для Олега всегда идолом, чуть ли не богом. Он его воспитал, не отказался принять, когда мать решила строить свою новою жизнь. Забрал из интерната, куда любящая родительница сдала семилетнего мальчишку. А потом… Выгнал. Просто указал на дверь, в тот самый момент, когда ему так нужна была отцова поддержка. Не понял. Или не захотел. Просто не поверил. И из-за кого? Из-за чужой девчонки-предательницы. Черт. При мысли о Лире дернулась щека, а сердце в груди сжало, чловно клещами.– Впустишь?
– А как не впустить то? – горько усмехнулся отец.– Коль целый спаситель города к нам пожаловал. Мессия. Сам Олег Федорыч… Видели, видели, как ты по ящику то соловьем разливался. Только ни слову не поверили. Гнилой ты. Или, что, Олежек, грехи приехал замаливать? Так это ты зря. Я уже часть отбил, ваших с Любкой пороков то. И перед богом, и перед совестью своей теперь почти чист. Еще немного осталось. А ты можешь гордиться своими достижениями. Олигарх, слуга народа. Только ты, для меня ты остался…
Он помнил, как его называл отец, прежде чем вымарать из своей жизни. Поморщился, сдержал рык рвущийся из горла.
– Пап, я не ругаться приехал. Мне просто нужно объяснить. Чтобы ты меня услышал. Мне нужно…
– Уж не мое прощение то, точно. Что тебе с него? Да и ни к чему, уже немного осталось. Рак у меня. Последняя стадия. Неоперабельная. Три-четыре месяца и я свободен. Анчарку только жалко. Выкинут ведь на улицу.
Олегу показалось, что его ударили под дых. С такой силой, что он на ногах едва устоял.
– Не выкинут, – прохрипел он.– Я тебе обещаю.
– Грош цена твоим обещаниям. Ты и девочке той обещал, что она будет счастливой. И жизнь внука моего нерожденного на твоих руках, или чем ты там жену мою естествовал? Сучонок ты, сынуля. Пошел на хер отсюда.
– Отец, ты ведь сам не веришь своим словам. Ты же знаешь, что меня просто подставили. И Любу тоже. Она ремонт мне помогала делать в той квартире гребаной, что ты нам с Лиркой на свадьбу подарил. Блядь, когда ты наконец поймешь, старый упрямый осел…