Измена. Неверное решение
Шрифт:
Я быстро умылась и спустилась к ним.
Родители молчали. Мама накрывала на стол, с чем я и решила помочь, прежде чем дочка устроила истерику и попросилась ко мне. Папа отводил глаза, но я знала, что у него уйма вопросов и он то ли зол, то ли просто обеспокоен.
– Приятного всем аппетита, – пожелала и принялась кормить Машу, но, видимо, сегодня аппетита нет у всех. Кроме малышки, разумеется.
Молчание было тягучим и приносило дискомфорт. Я не люблю, когда за меня волнуются родители или
– Мам, пап, – обращаюсь к ним обоим, – я в порядке.
– В порядке она, – бормочет отец и подносит ложку с рагу ко рту.
– Не до конца, я согласна. Но это не повод сидеть с такими лицами.
Мама поднимает глаза и в них столько боли, что у меня снова разрывается сердце. Видимо, она поняла, что мы со Славой поставили точки в вопросах ДНК и прочем.
– Ну мам, – глажу ее кисть, накрыв своей ладонью. – Мы справимся с ним и все уладим.
– А я бы тоже хотел поговорить с твоим мужем.
– Папа…
– Ваня…
В голос с мамой останавливаем его.
– Вот и я тоже поговорил бы, так вы не даете, – снова бурчит.
– Пап, не нужно.
– Тогда объясни так, чтобы я не волновался Нина. Мне одного взгляда на тебя достаточно, чтобы захотеть пойти к твоему мужу.
Впервые он говорил о Славе таким недружелюбным тоном. И мне хотелось защищать мужа, несмотря ни на что.
– Ребенок, которого я видела действительно от Славы.
Мама издала громкое «Ах», отец опустил глаза в тарелку.
– И несмотря на это, мы… Я думаю, что нам нужна пауза, чтобы во всем разобраться и решить, что делать дальше.
Решаю не говорить о том, что мне сказал Слава. Это останется между нами двумя и той девушкой. Во всяком случае от меня никто ничего не узнает.
После ужина я отправляю родителей наверх, а сама мою посуду, пока Маша спокойно лежит в гостиной, пожевывая прорезыватель для зубов на специальном мягком коврике для детей.
Мысли уносят в этот самый разговор, и я впадаю в ступор, прокручивая каждое слово.
– Ты смотришь в одну точку уже пять минут, Нина, – говорит неожиданно мама.
– Да просто знаешь, – полоскаю последнюю тарелку, – никак не могу поверить, что мы это те, кто есть сейчас.
– И кто же вы сейчас?
– Никто? И опять же, так не назовешь, когда внутри все рвет от мыслей о нем.
– Я бы тоже не назвала вас никем, дочка, – поворачиваюсь к ней, сидящей за столом небольшим.
– Ты права. Но все так запутанно и плохо…
– Так и останется, пока не поймешь, что делать.
– А как понять, мам? Потому что я сейчас в таком диком состоянии…
Опускаю голову на свои ладони и тру лицо.
– Мы так легко распознаем любовь в других
– В то время ты сама была не в лучшем состоянии Нина.
– Ох, мама, я так опустошена.
Она гладит по голове, и я сразу же чувствую слезы в глазах.
– Просто побудь наедине с собой и подумай. Построй заново каждую мелочь прошлых лет и настоящее. Представь себя без него и с ним, но уже с этим мальчиком. Он уже никуда не денется, Нина. И это большая ответственность, шагнуть вперед.
И впервые эта мысль оседает на моей душе.
Нас больше никогда не будет трое. Внезапно в наш мир вторглись и растянули его на его несколько углов. Почти варварски, но с громким оправданием, против которого я не могу пойти.
Мне столько всего нужно обдумать.
– Если хочешь, я присмотрю за Машенькой этой ночью?
– Нет, что ты, – поднимаюсь и смотрю на нее благодарно. – Спасибо, мамуль за все.
Обнимаю ее и целую в висок, уходя из кухни. Забираю дочь и поднимаюсь к себе.
Вспоминаю о визите к свекрови и знаю, что это будет катастрофой. Так как мне ни разу не позвонила Раиса Семеновна, значит, он ей ничего не сказал. А я завтра как слон в посудной лавке буду. Актриса из меня ужасная.
– Давай-ка мы устроим воздушные ванны, – раздеваю дочку и оставляю рядом с собой на кровати голышом, отчего она радостно визжит.
Вот что ребенку нужно для счастья.
Разговор с мамой Славы выходит напряженным. Потому что логичной причины найти не удалось. И рано или поздно нам пришлось рассказать ей о случившемся.
Я люблю его мать и отца и понимаю, что это будет новым ударом, на который мы оба не имели права. За своих я также переживаю. Мы вывалили на них все это, и теперь они переживают.
– Что же мне делать, солнышко? – спрашиваю улыбающуюся дочку.
Ночь не приносит удовольствия совершенно. Я разбита и ужасно себя чувствую. Тело ломит, голова раскалывается на миллионы кусочков.
Этой ночью я испытывала раз за разом углубляющееся одиночество. Холод, который сковывал и напрягал каждую мышцу… Ужасные ощущения.
К вечеру этого дня, нагулявшись с Машей до розовых щек, я думаю о предстоящем Новогоднем празднике, который я так любила встречать со своим мужем и по новой зарываюсь в боль и отчаяние, пока разум не начинает думать немного иначе.
Чтобы все вернуть, мне придется разделить внимание мужа на его сына, на ту женщину… Придется смириться с этим и женскому нутру, чтобы не ревновать и не представлять безумие в своей голове. Но его слова о насилии возвращают в начало. И словно щелкают в нужных местах.