Измена. Право на любовь
Шрифт:
Раскусываю с хрустом таблетку и медленно ее разжевываю. По языку и нёбу расползается знакомая ядовитая горечь.
— Артур…
— Лапуля, — я сглатываю вязкую и горькую кашицу, — оставь нас. Посиди на кухне, чаю попей.
Лапуля пятится, закрывает со скрипом петель дверь, а Карина дрожит и кутается в одеяло. Полгода назад Дима стал свидетелем моего телефонного разговора. Мне позвонила глава кадрового отдела с новостью, что моя секретарша внезапно уволилась.
Пришла, положила заявление на стол и ушла со словами, что она устала и решила посвятить себя духовным практикам.
— Это одна из кандидаток, — сказала тогда Марина, глава кадрового отдела. — И надо признаться, что слишком деятельная, но вы сами решайте.
Я тогда наглость Карины воспринял за исполнительность и инициативность, а еще я не хотел утруждать себя множеством утомительных собеседований с кучей незнакомых девок и женщин.
— Какие странные витамины, — говорю, чувствуя, как кровь приливает к моему естеству. — Наверное, это побочный эффект, да?
Карина вскрикивает, когда я делаю шаг к кровати.
— Тише, Кариша.
— Артур… Я не виновата, я не хотела… Это все Дима…
Молча сажусь на кровать, подмяв под поясницу подушку, и закидываю ноги на матрас. Складываю ладони на живот и смотрю на потолок.
— Артур…
— Как долго? — тихо спрашиваю я.
— Артур…
— Отвечай на вопрос, Карина. Я сейчас не в духе и способен на большие глупости.
— Три месяца… Я по чуть-чуть повышала дозу. Начала с нескольких крупинок, — Карина жалобно всхлипывает, — как и посоветовал Дима.
— А Дима затейник, — хмыкаю я. — И знаешь, Кариша, это меня никак не оправдывает. Сейчас я физически готов к подвигам, однако у меня нет желания, а ведь какая могла быть удачная отговорка. Это не я, это все таблетки.
— Артур Борисович, — Карина касается моего плеча.
— Кариша, я тебе руку сломаю, — закрываю глаза. — В нескольких местах.
— Прости, — испуганно попискивает и отодвигается. — Но, Артур, я… могу и от тебя быть…
— Кариша, — вздыхаю я. — Если мой, то будет моим. И только моим. У ребенка не будет матери. Я нафантазирую слезливую историю о том, что его мама была замечательной женщиной, но она умерла. Я еще не знаю, какую причину смерти придумать, но у меня есть время до того момента, когда потребуется правдоподобная история. Лгать я умею, но в этот раз ложь будет оправданной. И я постараюсь быть хорошим отцом, пусть сейчас я сдерживаю себя из последних сил, чтобы не вскрыть тебе брюхо, Кариша.
— Ты меня пугаешь…
— Я сам себя пугаю, — холодно усмехаюсь, — но чего ты ждешь от мужчины, который потерял любимую женщину по своей вине? Радости?
— Я…
— Это был риторический вопрос, — встаю, и матрас неприятно поскрипывает. — Я посажу тебя под замок до проведения теста ДНКа. Тебя будут, кормить, заботиться и отслеживать твое состояние. Если тест будет отрицательный, лети на все четыре стороны, а если положительный, — оглядываюсь, — отсидишь под присмотром специалистов весь срок до родов. Тебя не поставят на учет и никто не будет знать, что ты родила.
—
— Моя мама — хорошая и умная женщина, а я у нее родился с кривой душой, — слабо улыбаюсь. — Поэтому мои заявления, что ты дашь жизнь моральному уроду, неконструктивны.
— Ты не посмеешь меня закрыть…
— И не пытайся сбежать, Карина.
Выхожу из спальни, а в прихожей стоит Лапуля с коробкой пиццы в руках.
— Вы меня бить будете?
— Нет, а смысл?
— Мало ли… — пожимает плечами.
— У меня вопрос.
— Да.
— Карина беременная. Так?
— Так.
— И ты был в курсе планов?
— В общих чертах. Про виа гру не знал.
— То есть ты был готов скинуть возможно своего ребенка на чужого мужика?
— Я чайлдфри, — он криво улыбается.
— Ясно, — шагаю мимо. — Ну, не мне тебя осуждать. Удивительно, как жизнь учит мудрости.
— Пиццу не хотите? — спрашивает Лапуля. — С ананасами.
Я оглядываюсь. Открывает коробку с неловкой улыбкой. Несколько секунд недоуменно молчания, а затем меня изнутри рвет хохот, от которого, кажется, трясутся стены.
Глава 27. Я все знаю
— Я знаю, что ты изменил маме, — говорю я, не спуская взгляда лица отца. — Мне тогда было около четырех.
Едва заметно щурится и постукивает пальцами по подлокотнику кресла.
— Ты ведь маленький был…
— Достаточно взрослый, чтобы понять… — у меня скулы сводит судорогой ярости, — что ты…
— Договаривай, — смотрит прямо и открыто. — Предал?
— Да… и почему?
— Потому что пошел на поводу своей слабости, — пожимает плечами. — Потому что не считал, что предаю. Потому что в край охамел. Потому что решил, что имею право.
— А сейчас?
— Что сейчас?
— Ты меня понял, — цежу сквозь зубы.
— Нет. После того раза у меня не было любовниц.
— Почему?
— Расставил приоритеты.
— А до этого сын и жена не были в приоритете? — поглаживаю подлокотник кресла.
В библиотеке тихо, царит уютный полумрак, а на коленях отца том стихов Байрона.
— Нет, не были, — Честно отвечает отец. — Вот женишься ты по любви, прыгаешь до потолка после новости, что у тебя будет сын, а затем медленно, но верно затягивает трясина. Даже не так. Ты позволяешь этой трясине тебя затягивать на дно. Делаешь акценты на детских криках, что не дают спать, на раздражительность жены, которая потеряла блеск в глазах и немного располнела и игнорируешь другие важные вещи. Становится страшно, что больше не почувствуешь этой легкости, энергии…
Папа замолкает, минуту молчит и продолжает:
— А потом появляется в твоей жизни юная девица, которая давит тебе мозг разговорами о коликах и не требует помощи, а смотрит влюбленными глазами. Она не ждет, что ты будешь для нее стеной, защитником и ты даешь волю эгоисту, который знает лишь “хочу и дай”. Он не желает быть отцом, мужем, потому что это сложно. Семья — не его поле битвы, но после гулек всегда возвращаешься домой, потому что дом — это крепость, а эта крепость дает трещину… И страшно, ведь не только моя жена искала во мне защиту, но и я в ней нуждался. И я начал терять эту защиту, Артур.