Измена. Право на обман
Шрифт:
В голове вспыхивают обрывки видений из прошлого. Летняя ночь, теплый ветерок, звездное небо и тихий голос Евы, которая говорит и говорит, и я готов вечность сидеть и слушать ее истории о детстве. Потом она и меня просит рассказать что-нибудь, а я теряюсь и чувствую неловкость, но затем делюсь, что однажды съел кусок клубничного мыла. Ева смеется, что не раз хотела выпить бананового шампуня, и после меня прорывает чуть ли не на исповедь. И она меня внимательно слушает и будто знакомится с тем мальчиком
— И ты ведь тоже, вроде, не был сволочью, Саша, — Павел вырывает меня из теплых воспоминаний, — так не будь мерзавцем сейчас.
Доносится глухой хлопок входной двери, и у меня сердце подскакивает к корню языка, а ладони незамедлительно потеют. Тихие шаги, и блеклый голос Евы:
— Пап, оставь нас, пожалуйста.
Так сдавленно сипят только те, кто услышал смертный приговор. Между лопаток будто ползут холодные скользкие черви. Павел переводит цепкий и внимательный взгляд мне за голову, поджимает губы и обходит стол, а я не в силах оглянуться.
— Я там машину чуток помяла, ты не пугайся, пап, — шепчет Ева, — никого не сбила.
— А сама?
— В порядке. Иди, пап.
— Люблю тебя.
Через несколько секунд Ева усаживается за стол передо мной. Бледная, черты лица заострились, а под глазами пролегли темные тени.
— Ты точно никого не сбила? — волосы шевелятся на руках от ее немигающего взгляда.
— Все куда хуже, Саша, — она ухмыляется, — я беременна.
Глава 31. Я должен быть рядом
Лицо Саши опухло не только у скулы, но и у челюсти посинело и оплыло. Наверное, со стороны мы выглядим жутко, и нас можно сейчас сфотографировать, а после прилепить снимок к какой-нибудь поучительной статье о сложностях в браке в качестве иллюстрации. Хотя нет, даже в статьях о разводе пары вылизанные, гладкие и красивые. Кривят моськи, имитируют агрессию, раскрывают рты в якобы криках, а в жизни… в жизни куда все страшнее и тише.
Тишина, кажется, затекает в уши густым ядом, заполняет черепную коробку, плавит мозг и ползет по позвоночнику, чтобы потом проникнуть в каждую клеточку. Я помню, как в первую беременность с визгами и восторженными криками выскочила из кабинета гинеколога, и помню, как Саша подхватил меня на руки и кружил по коридору под удивленными взглядами других женщин. Как мы были счастливы в тот момент! А сейчас глотку режут острые осколки разочарования.
— Что? — тихо переспрашивает Саша и сглатывает.
— Я беременна.
И куда все исчезло? Как мы, два взрослых и осознанных человека, пришли к такому итогу, что сидим на кухне в тишине и смотрим друг на друга, как два зверя при смерти.
— Это ведь… — наконец, сдавленно отвечает Саша, — хорошая новость?
— Посмотри на меня, милый, — тихо отзываюсь я. — Оно того стоило?
— Нет,
— Я в тебе была уверена, — перевожу взгляд на люстру, — как в самой себе.
— Я тебя люблю, Ева…
— В качестве кого ты меня любишь? — устало смотрю на него. — Ты если и любишь меня, то в качестве матери своего сына, родственницы и близкого человека, к которому есть привязанность. Я этого не отрицаю, но как женщину ты меня не любишь.
— Ты не права, — хмурится, и глаза его темнеют от гнева.
— Любил, а сейчас нет. Так зачем нам мучиться? Мы останемся, Саша, близкими людьми, ведь у нас есть сын, и, возможно, будет второй ребенок.
— Возможно?
— Срок ранний, Саша. Быть уверенной ни в чем нельзя до самых родов, — пожимаю плечами. — Если все будет хорошо, и ты проявишь желание быть отцом, то…
— Проявлю желание? — вскидывает бровь. — Я отец и точка.
— Тогда будешь отцом, — подпираю лицо кулаком, — а я буду мамой, однако, милый, не быть нам мужем и женой.
— Ева… ты понимаешь, что ты говоришь?
— Прекрасно понимаю. Я не желаю быть твоей женой, потому что мы якобы должны сохранить семью и потому что так надо.
— Ребенок должен…
— Ничего он не должен, — слабо улыбаюсь я. — И никто не отнимает твои отцовские права и обязанности, если ты, конечно, хочешь ими воспользоваться…
— Ты о чем вообще?
— О том, что ты можешь выйти в новую жизнь без отягчающих обязательств и жить, как тебе вздумается. Я не буду требовать от тебя алиментов, участия в воспитании детей. Ты вновь можешь стать свободным мужчиной.
— Ты что такое говоришь?! — повышает голос. — Ты за кого меня принимаешь?
— За обычного мужчину, который устал. Я принимаю твою усталость со всем пониманием.
— Да ты… — вскакивает и рычит, — совсем ополоумела? Ева! Не смей! Ты…
Я не сразу соображаю, что происходит, когда Саша с грохотом переворачивает кухонный стол, лишь немного отодвигаюсь вместе со стулом назад.
— Я должен быть рядом! Рядом! — от его рева вибрирую стекла. — С самого начала! Быть рядом!
Пинает стул и с рыком оседает на пол. Приваливается спиной к кухонному ящику и прижимает кулаки ко лбу и сипит:
— Ева… я же не хотел всего этого…
К горлу подкатывает ком тошноты, и я молча встаю. Поднимает темный взгляд:
— Это ведь мои дети…
— Они и будут твоими… — прикрываю рот и вылетаю из кухни.
Заныриваю в гостевую уборную и кидаюсь к унитазу. Меня выворачивает наизнанку, жалобно всхлипываю от болезненного спазма, и чувствую руки Саши на моей голове, который аккуратно собирает волосы и мягко держит их. Я хочу отмахнуться от него, но желудок вновь сокращается и исторгает содержимое.