Измена. Право на сына
Шрифт:
Принюхиваюсь к его выдохам, и улавливаю только мяту.
— То есть ты сейчас трезвый? — вглядываюсь я в его глаза.
— Да. Как стеклышко.
— И трезвым на клумбы с цветами напал?
— Мы не трогали клумбы, —
— Так... — шепчу я. — Откуда тогда цветы?
— Ладно, приперла к стенке, — фыркает он и закатывает глаза. — Это были клумбы.
— Макар! — с наигранным осуждением охаю я.
— Клумбы у моего офиса, — тихо отзывается он. — Они давно меня соблазняли.
— И твою идею поддержали?
— Да, — коротко отвечает и опять закрывает глаза. — Охрана, конечно, немного растерялась.
— Вас и охрана застукала?
— Мы были громкими. Особенно Юра. У пьяного у него совсем тормозов нет.
— Но идея клумбы обворовать была твоей.
— Моей, — сгребает меня в охапку, и через секунду я оказываюсь под Макаром. —Ну что поделать, настроение у меня сегодня такое.
Замираем, когда скрипит дверь.
— Мам, — сонно шепчет Артём, — паа…
заходит в комнату, потирая щеку, а за ним семенит Никита. Заползают на кровать, упрямо расталкивают нас и устраиваются между нами.
— Нам приснился кошмар, — деловито заявляет Артём.
— У, — подтверждает Никита. — очень страшный.
Артему четыре, его брату — три. Все еще малыши, но уже умеют хитрить. И я думаю, что не кошмар их разбудил, а папа, который заглянул к ним посреди ночи .
Несколько минут они крутятся, возятся, меняются местами и ищут удобные позы.
Тяжело вздыхают, взбивают подушки и, наконец, затихают, закинув на нас ноги.
Дыхание выравнивается, и Макар шепчет:
— Наверное, кошмара никакого не было.
Волосы Никиты пахнут банановым шампунем.
— Скорее всего, — едва слышно отвечаю я. — Будем переносить в детскую?
— Пять минут полежим?
— И мы сами заснем.
Как мудрая жена, жду решения мужа.
— Я не против заснуть, — говорит Макар после минуты молчания.
— Я тоже. Они удобно устроились.
И мы засыпаем. Крепким уютным сном, который пронизан тихими вдохами и выдохами наших сыновей.
Завтра Макар расспросит Артёма и Никиту об их кошмаре. Они признаются, что солгали, и последует серьезная беседа, почему не стоит врать папе и маме, но сейчас мы поддались родительской слабости.
Конец.