Измена. Я тебя прощаю
Шрифт:
Целует опять.
Дрожу вся, так волнительно…, как будто все чувства обострились и нахлынули с удвоенной силой. Такие острые — ранят.
— Соскучился по тебе невозможно, сокровище моё, — обнимает, говорит что-то…
Не слышу ничего. Смотрю на маму, она с умилением смотрит на нас, пальцем слезинки смахивает. И мне тоже заплакать хочется от всего этого. Сдерживаюсь. Сглатываю слёзы.
— Что с твоим телефоном? Чуть с ума вчера не сошёл, — протягивает мне пакет.
— Что это? — первые слова, которые удаётся вымолвить.
—
Достаю коробку — новый айфон, последняя модель.
Папа радостно заулыбался, мама так и держит руки у груди, букет свой прижимает. Эля даже жевать перестала.
Не знаю, что делать. Обнимаю его, целую, в знак благодарности — перед родителями неудобно, не поймут…
— Пойду цветы отнесу…, - дёргаюсь.
— Динуль, давай здесь поставим, тоже хочу полюбоваться на эту красоту, — мама берёт букет из моих рук, — и все за стол. — Командует. — И Лале позвоните уже кто-нибудь, пока я стол накрываю. Динара, сестре позвони.
— Пусть папа звонит, — голос дрожит, — я тебе помогу.
— Я позвоню, — говорит мой муж.
Серьёзно?
Глава 7
Что он ей сказал такого, что она приехала?
Смотрю на мужа: как посмотрел на неё, как взглядом проводил, когда она с мамой из комнаты вышла.
Красивая она. На маму похожа. Такая же высокая, длинноногая, с копной густых каштановых волос и глазами цвета чайной розы. Мамина дочка, любимица её. Когда успела вырасти? Вздыхаю, как бабушка, и невесело улыбаюсь сама себе: я ведь тоже с мужем познакомилась перед своим девятнадцатилетием…
Я тогда поверить не могла, что он меня на свидание пригласил. Сам Петя Фомин, один из самых завидных женихов нашего города, пригласил меня на свидание! Меня, девочку, которая только закончила школу. Разве это не чудо!?
Я радовалась, как ребёнок, когда на работе меня перевели в основной состав, после его визита. А у нас тогда вообще только несколько свиданий было, мы даже ещё и не целовались по-настоящему.
Я поверить не могла своему счастью, когда он меня замуж позвал — летала, ничего не видела вокруг.
Сердце кровоточит от воспоминаний. Забыть бы всё, да не могу…
Наблюдаю за ними, когда она заходит. Как ведут себя. Как друг на друга смотрят. Ничего особенного, заняты постоянно: она с мамой, он с папой. Со мной она только не разговаривает, даже не подходит, а так — всё по-прежнему.
Такое напряжение, что всё тело болит. Я как оголённый провод сейчас: дотронься и током шарахнет.
За Элей муж приехал, она ко мне подходит:
— Справишься?
Усмехаюсь:
— Угу…
— Давно Лала не живёт у вас?
— Знаешь что-нибудь?
— Нет, ничего не знаю. Просто ни одна идиотка не оставит своего мужа с половозрелой девицей дома надолго, даже со своей любимой сестрёнкой. Я бы никогда так не сделала. Давно тебе об этом хотела сказать…
— Я идиотка…
— Ты не идиотка,
— Что, слов нет?
Фыркает мне на ухо…
— Почему такой вопрос? Кто наговолил нехорошего тебе?
— Догадайся…
— Догадалась. Выдохни и расслабься, всё ещё вилами на воде писано. Я ж тебе говорила, что она с дяденькой связалась, владельцем Орнамента. Я офигела, когда мне муж сказал. С её то возможностями, вот ни за что не поверю, что она к нему вдруг любовью воспылала. Слушай, я сейчас круг почёта сделаю и домой, а то даже мой терпеливый муж может разозлиться, — хихикает. — А ты не пори горячку, я попробую что-нибудь узнать про них.
Обнимает меня:
— Я люблю тебя Дин, знаешь, да? И в любое время звони…
Глажу её хорошенький животик — на счастье. Обнимаю. Не справилась бы без неё сегодня…
Ужин уже плохо помню. Пчелиный улей: жужжит, жалит иногда, не чувствую особо ничего. Устала.
И это состояние неопределённости бесит уже. Не знаю что делать. Не знаю как спать с ним буду, и как вести себя с ним, тоже не знаю. Не знаю, как у него спросить и что спрашивать вообще.
Хоть Эля и говорит, что ругаться не зазорно, я ругаться не умею. Никогда с ним не ругалась. Да и по жизни ни с кем почти не ругалась.
Никогда не слышала, чтобы мои родители ругались или выясняли отношения. Может и были у них разногласия, они столько лет вместе, но их выяснения отношений обходили нас сестрой стороной.
Они для меня всегда были примером. Я мечтала о такой семье как у моих родителей: любящей и уважающей интересы друг друга.
Петя заходит бесшумно, как всегда. Чувствую это по тихому щелчку двери, по лёгкому колебанию воздуха и по его запаху. Он невозможно вкусно пахнет: свежескошенной травой, чистым воздухом, как после только что закончившейся грозы и чем-то ещё, мною до сих пор неразгаданным.
Его запах забирается мне в мозг, проникает под кожу, я захлёбываюсь им — дурею от него.
Берёт пижаму, которую я держу в руках, и бросает её на пол:
— Не люблю пижамы…
Мурашки разбегаются по коже…
Разворачивает меня к себе. Обнимает меня. Целует.
— Соскучился нереально, — шепчет, — не мог дождаться, когда все разойдутся сегодня. Готов был уже тебя у родителей украсть.
Ладошки мои в руки берёт, начинает пальчики мои целовать…
Каменею…
— Расслабься, — гладит меня всю.
А я расслабиться не могу. Про сестру думаю, которая опять у нас в доме спит, про родителей…
— Нет, — шепчу, одними губами. Руки отдёргиваю, пытаюсь его остановить
Не реагирует. Ещё крепче обнимает, прижимает к себе, целует везде.
— Нет, — говорю громче.
Замирает на мгновение, но руки тут же продолжают своё путешествие по моему телу.
Я сжимаю его ладони своими.
Он останавливается, смотрит на меня…:
— Критические дни? — целует опять, — не страшно…