Измена. Яд между нами
Шрифт:
– А почему у нее резко подскочило давление? – с нажимом спрашиваю я. – Ада Львовна, у вас здесь шарашкина контора или больница?
Женщина начинает тяжело дышать, хватаясь за сердце.
– Концертную программу оставьте для тех, кто ею впечатлится в полном объеме, а я хочу услышать предельно точный ответ. Почему резко поднялось давление? – произношу я, не думая о том, что Аду Львовну может хватить апоплексический удар. – Я жду, – рявкаю, повышая голос.
Она молча разводит руками, продолжая хватать ртом воздух. Я
– Выпейте и расскажите все. Иначе я сейчас от вашей шараги камня на камне не оставлю, а вы все пойдете под суд. От вас до последней санитарки, – снова сажусь на стул и смотрю, как женщина судорожно пьет воду, которая проливается на белый халат и, наконец-то, выдыхает. – Готовы дальше беседовать?
– Да, – слышу шипящий ответ.
– Почему поднялось давление? – уже который раз спрашиваю я, чувствуя себя, попугаем.
– Мы не знаем, – вижу, что ответ дается нелегко, но останавливаться не собираюсь.
– Вы брали у нее анализы после приступа?
– Нет, – шепчет женщина, опуская глаза.
– Я думаю, когда Илья Борисович уезжал, он же передал вам своих больных? И то, что Раю отравили для вас не новость. Так почему же вы не удосужились взять анализы и отдать их на исследование? – внутри меня уже все клокочет от злости, и я из последних сил стараюсь держать себя в руках. – Вы сейчас же дадите распоряжение о проведении токсикологической экспертизы. И чтобы результаты лежали у вас на столе в течение часа.
– Да, да. Конечно, Герман Евстафьевич, – глядика ка даже имя мое с перепугу вспомнила. – Вы будете ждать?
– Да. Я буду ждать и желательно у постели своей бабушки, – говорю я поднимаясь.
– Но она же в реанимации. Туда нельзя, – пытается протестовать Ада Львовна.
– С сегодняшнего дня можно, – говорю я, наклоняясь через стол и приближая к ней лицо. – А еще не советую никому звонить, кроме лаборатории. Вы же меня понимаете?
– Да. Пойдемте, я вас провожу, – Ада Львовна поднимает свое пышное тело из-за стола, направляется к выходу, стараясь пройти максимально подальше от меня.
Мы идем по коридору, за нами следует Николай, который уже успешно переговорил с больничным охранником. Мне выдают белый халат и бахилы, а также заставляют одеть какую-то странную шапочку на голову и маску на лицо, и заводят в помещение реанимации.
То, что я вижу повергает меня в шок. Рая, еще недавно властная, бодрая, жизнерадостная, сейчас опутана какими-то проводами и трубками. Такая маленькая, сухонькая, беспомощная старушка. Никто и никогда не позволял себе называть ее так. А сейчас через бледную кожу просвечиваются все кровеносные сосуды, а морщинки превратили ее лицо в печеное яблоко.
Я беру ее прохладную руку в свою, и на меня накатывает такая волна боли и осознание того, что Рая единственная родная душа, которая у меня осталась. Она моя семья.
– Рая, ну ты чего
В палату входят медсестры в сопровождении Ады Львовны, и мне приходится отпустить Раину руку и отойти к окну. Я внимательно наблюдаю за всем, что делают с бабушкой, каждую готовый кинуться коршуном, если мне что-то не понравится.
– Анализы будут готовы через тридцать минут, – говорит одна из женщин и выходит.
За ней покидают палату и все остальные.
– Буду ждать вас у себя, – говорит Ада Львовна, останавливаясь у двери.
– Буду через двадцать минут, – я снова подсаживаюсь к кровати и беру Раю за руку.
Мне кажется, что если я буду ее вот так держать, она сейчас откроет глаза и скажет:
– Не дождешься, внучок. Не дождешься.
И все будет как раньше. Наши пикировки, споры, задушевные разговоры.
– Бабуль, – почему-то именно сейчас мне хочется ее так называть. – Ты долго-то здесь не залеживайся. Нам еще отравителя искать. А без тебя никак. Так что отдохни немножко и в строй.
Двадцать минут пролетают незаметно, хотя раньше такого не было. Я часто тяготился ее обществом. Наверное, сегодня так потому что она молчит, а говорю только я. Поднимаюсь, целую ее в щеку, стараясь не задеть все эти трубки, и иду в кабинет главврача.
Ада Львовна в недоумении рассматривает результаты анализов, когда я вхожу в ее кабинет.
– Ну что там? – мои мышцы напрягаются в ожидании информации.
– Ничего не могу понять. У нее в крови препарат, который повышает давление, его там лошадиная доза. А его ей никто не назначал, – женщина растерянно поднимает на меня глаза.
– Я хочу знать, кто имеет доступ в реанимацию, – грозно говорю я, приподнимаясь со стула. – Немедленно принесите личные дела всех, кто там работает.
– Но я не могу, – снова Ада Львовна пытается мне перечить.
– Зато я могу. Сейчас я позвоню во все инстанции, на телевиденье и сообщу, что в вашей больнице травят людей вместо того, чтобы лечить. А в департаменте здравоохранения нашего города у меня найдется оч-е-нь много влиятельных друзей. Не заставляйте меня это делать.
– Принеси личные дела всех, кто работает в реанимации, – говорит кому-то женщина по внутреннему телефону.
Через пару минут на столе лежит стопка из шести личных дел. Каждое из них я очень внимательно рассматриваю и откладываю в сторону, предварительно сфотографировав все данные. Позже передам Владиславу, пусть разбирается.
– Это все? – поднимаю глаза на женщину, принесшую документы.
– Нет у нас еще подменные есть, на случай если кто-то заболеет из основного состава, – четко почти по-солдатски отвечает женщина, у которой на бейджике написано “Старшая медсестра”.