Измена. За что ты так со мной
Шрифт:
Я, наоборот, всегда мечтала перевезти папу в город, поближе к себе. И даже после его скандала не теряю надежду когда-нибудь воплотить эту мечту в реальность.
— Не пойду. Нет. Я уже не ребенок, папа, и сама буду решать, что мне делать.
— И давно ты такой самостоятельной стала? — шипит отец. — Что за дурость?
Он снова берет меня за руку, и в этот момент я краем глаза вижу, как дергается Давид. Быстро даю ему отмашку не вмешиваться. Папа утягивает меня в прихожую.
— Где твои документы? — строго спрашивает. — Он же не отнял у тебя паспорт?
— Нет!
— Тогда забирай и поехали.
— Нет! И еще раз нет, папа. Это мое последнее слово.
Отец, гневно посмотрев на меня исподлобья, пыхтит. Плюхается на банкетку и начитает судорожно обуваться.
— Тогда я уйду один.
— Господи, папа! — уже с отчаяньем выпаливаю. — Ну куда ты пойдешь?
— Найду куда. К зятю, например. Он, в отличие от тебя, всегда был добрым и умным человеком. Сколько он мне помогал!
— Он больше не твой зять. У Тимофея своя жизнь. Ты должен это принять.
— Никогда. Тимофей был и навсегда останется моим зятем. А ты живи здесь, раз такая взрослая и самостоятельная!
Папа толкает дверь и выходит на площадку.
— Не пущу! — кидаюсь за ним, но в последний момент меня задерживает Давид, взяв сзади за блузку.
— Оставь, — говорит Расулов. — Пусть идет, раз так сильно хочет.
— Что ты такое говоришь?! — ошарашенно переспрашиваю. — Я не могу позволить ему разгуливать по городу в одиночку!
— Он твой отец, а не ребенок. И ему не пять лет, не забывай.
Знакомство случилось совсем не так, как я себе представляла.
Конечно, я даже не надеялась, что папа будет прямо сходу относиться к Давиду как к родному и засыпать комплиментами, но такого острого отказа я не ждала. Мне очень неприятно и обидно. Неловко перед Давидом и страшно за папу.
Расплакавшись, приземляюсь на банкетку и хватаюсь за голову.
Глава 32
Расулов
У меня под грудиной все будто трескается, когда вижу, как плачет Катя, погано становится на душе. Присаживаюсь перед ней на корточки, тянусь к ее лицу и большим пальцем вытираю со щек слезы.
— Не расстраивайся, пожалуйста.
— Разве это возможно? — всхлипывает она. — Мне так горько сейчас. И стыдно перед тобой. Прости нас, Давид.
— Катёна, тебе не за что извиняться. Я не обиделся.
Правда. Меня бредовые слова ее отца совсем не задели, потому что ко мне они никак не относятся. Пусть он обижается на ущербность своего мышления. Плевать на мнение деда, главное, что думает обо мне Катя.
— И еще мне страшно за папу. Знаешь, Давид, я потеряла маму, когда мне было восемь, но я до сих пор помню этот ужас и боль, как будто это было вчера. У меня теперь остался только отец, и я, как представлю, что и с ним может что-то случиться, с ума схожу. — Она встает с банкетки. — Я должна за ним пойти. Понимаешь?
Тоже выпрямляюсь.
— Как бы с тобой ничего не случилось в таком состоянии. Куда ты пойдешь зареванная? Я… — с трудом говорю следующие слова, — сам его приведу. Заодно успокою. Мы ведь мужчины, найдем общий язык. Все будет хорошо. Папа остынет, и ты сможешь его обнять.
— Спасибо тебе…
— Малышка, успокаивайся, выпей воды и жди нас.
Поцеловав ее в макушку, выхожу из квартиры.
Спустившись во двор, оглядываюсь по сторонам.
Ну и где этот пенёк? Раскапризничался хуже младенца.
Я замечаю папашу Кати уже вдалеке и сначала быстро иду за ним, однако через несколько шагов каким-то внутренним чутьем чувствую, что не нужно этого делать. Надо дать ему возможность исполнить то, что он задумал.
Пока дед, в упор не видящий калитку, корячится через закрытый шлагбаум, я сворачиваю на парковку и падаю в машину.
Выезжаю следом. И не такой уж он и беспомощный, как описывала Катя. Сам прошел вдоль улицы, прочитал на таблице дома адрес и вызвал такси.
Он двигается в спальный район города, останавливается возле одной из похожих друг на друга многоэтажек. Шагает к парадному входу и звонит в домофон.
Наверное, здесь и проживает его драгоценный зять. Только открывать дверь тестю он почему-то не спешит.
Я подъезжаю насколько возможно близко, чтобы оставаться сторонним наблюдателем, и опускаю стекло в машине.
Дед топчется перед дверью, не выпускает из рук телефон, звонит.
Я слышу пиликание домофона. Похоже, плюшками в этом доме никто старика баловать не собирается, и на радушие он может не рассчитывать.
Я уже хотел выйти из внедорожника и позвать деда, но в последний момент задерживаюсь, потому что из подъезда выходит Тимофей.
Немного непривычно видеть этого офисного кузнечика без костюма — на нем простая серая футболка и штаны похожи на пижамные.
— Тимофей, сынок, здравствуй! — дед кидается к Демидову.
А тот пятится, держится отстраненно.
— Что вы здесь делаете, Алексей Геннадьевич?
— Я только что узнал, что вы с Катькой разошлись, — сокрушается он. — Зачем же ты ее отпустил к тому бандюге?!
Тимофей ухмыляется, когда понимает, что дед не скандалить пришел.
— Наверное, потому что ваша Катя шлюха?
Дед замирает, а я всем телом дергаюсь к двери, борясь с нестерпимым желанием сломать Демидову нос второй раз. Сжимаю кулак. Не сейчас. Нельзя пока вмешиваться.
— Зачем же ты обзываешься, Тимофей? — негодует дед. — Не надо так говорить!
Демидов прыскает смехом и скрещивает руки на груди.
— Как хочу, так и говорю. Мне вообще все равно. Да, мы с Катей развелись. На этом все. От меня вы что хотите?
Дед явно не ожидал такого приема. Выглядит растерянным.
— Поговорить и помирить вас. Не чужие все-таки люди…