Измена. За что ты так со мной
Шрифт:
— А мне оно надо? Если Катя шатается с мужиками и ведет себя аморально — зачем мне такая жена?
— Я ее отругал. Она одумается. Прости ты ее дуру, сынок. Она вернется. Может, поднимемся в квартиру и подождем ее там?
— Да вот нужны вы мне сто лет, Алексей Геннадьевич! В гости ко мне собрались? Мне вам чаю еще налить скажете?
Дверь дома снова открывается. Из подъезда выходит девушка. Я видел ее в ресторане.
— Тимоша, а что тут происходит? — спрашивает она.
И Тимофей теряется. Он точно не хотел, чтобы
— Уйди, — говорит он и, резким движением распахнув дверь, заталкивает девушку обратно.
— Кто это? — ошарашенно спрашивает дед.
— Не ваше дело! — рявкает любимый зять. — Проваливайте отсюда или я вызываю полицию! — И Тимофей скрывается в доме.
Деда зашатало. Он хватается за сердце и медленно шаркает сандалиями к лавке.
Вот оставить бы его здесь, чтобы подумал над своим поведением, но я обещал Кате вернуть папашу. Что я ей скажу, если с ним что-то случится? Ушел за отцом, а пришел со жмуром?
— Понравилась встреча с зятьком? — спрашиваю, подойдя к лавке. Дед, мельком посмотрев на меня, демонстративно отворачивается. Гордый. — Я вот не пойму, — продолжаю, — ты в дом престарелых так сильно хочешь или одному сгнить в доме за черт знает сколько километров от города? Или чего добиваешься? Неужели за столько лет не понял, что, кроме дочери, ты на хрен никому не сдался?..
Дед уперто молчит. Нахмурил свои седые брови.
— …Кто о тебе позаботится, если не Катя? Вот этот вот дегенерат Тимоша? Да срал он на тебя и на твои чувства. Пока Катя в квартире с ума сходит, ты здесь стелешься перед каким-то уродом. Неужели для тебя чужой человек важнее родной дочери?
Дед игнорирует. Но я не Катя, чтобы вымаливать снисхождения и общения у человека, на которого мне тоже все равно.
Я подхожу вплотную к лавке и беру деда за предплечье.
— Вставай. Я отвезу тебя к Кате.
— Нет, — впервые он что-то пробурчал.
— Будешь сидеть у дома Тимофея? А ты в курсе, из-за чего на самом деле они развелись? Твой ненаглядный зять шпилил девицу, которая сейчас выходила, пока был женат на Кате.
— Что значит шпилил?..
— А ты не понимаешь? Сформулирую по-другому — драл.
Лицо деда становится пунцовым.
— Быть такого не может, — тихо бубнит.
— Еще как! А Катя этого не простила.
— Врешь… Это ты увел ее из семьи…— еще пытается спорить, но уже выглядит раздавлено.
Терпеливо выдыхаю, смотря на деда.
— Ты же в глубине души понимаешь, что я прав. Поехали. Довольно капризов.
Дед, повинно опустив голову и пропыхтев, тяжело встает с лавки.
Веду его к машине.
Если бы не мои чувства к Кате, давно бы послал его на хрен. Характер, конечно, у Алексея Геннадьевича тяжелый.
По пути домой дед молчит, уставившись в окно. Лишь когда на горизонте маячит моя высотка, вздыхает так шумно и театрально, что сразу понятно — хочет что-то сказать, но спесь не дает ему заговорить первым.
— Что? — спрашиваю я.
— Тимофей поступил некрасиво, а ты, Давид, чем в таком случае от него отличаешься? Для чего взял Катю к себе, раз не хочешь на ней жениться?
— Вы так сильно переживаете за дочь, но не жалеете ее нервы. Она ведь у вас поздний ребенок? — решаю немного перевести разговор в другое русло.
Может, дед отвлечется и перестанет меня обвинять по второму кругу?
— Сорок лет мне было, когда Катерина родилась. А с ее матерью, Любашей, я сошелся в тридцать девять. Сразу свадьбу сыграли. Хорошая она была женщина. Жаль, покинула нас рано. А ты непорядочный человек, Давид. Нет у меня к тебе доверия.
Стискиваю зубы. Сбавив скорость, въезжаю во двор.
Припарковавшись на своем месте, поворачиваюсь всем корпусом к деду, который гордо вздернул нос.
Вот смотрю на него и думаю: кто сейчас сидит передо мной? Отец Кати. И в тоже время он мужчина, а не женщина, в общении с которой я, так или иначе, должен был подбирать выражения.
— Можно подумать, ты за те тридцать девять лет только книжки в библиотеке читал, ходил исключительно от работы до дома, а вместо развлечений посещал кружок по интересам для девственников! — говорю я.
— Чего? — таращится дед.
— А ничего. Ты эти сказочки для Кати оставь, а я в них ни за что не поверю. Да и с Любашей своей ты будто до свадьбы только за ручку держался. И еще скажи, что после ее смерти в узел себе завязал и ни на одну женщину не полез.
— Ну-ка замолчи! — шипит дед. — Не смей очернять имя моей покойной жены. Наглец!
— А я не очерняю. Это ты уже надоел унижать Катю и оскорблять меня. Хорошо, наверное, прожив столько лет, рассуждать тут про благочестие. Да я по глазам твоим вижу, что ты большую часть жизни по сеновалам и по кустам в своей деревне пробегал. Катя в то время еще маленькая была и не догадывалась, а потом в город уехала учиться.
Дед покраснел, вспотел весь. Его глаза налились кровью.
Это слишком бурная реакция на слова, которые могли оказаться ложью.
Если бы я не угадал, дед, скорее всего, назвал бы меня басурманином, наглецом или придумал другое оскорбление.
— Да я тебе! — замахивается.
— Уймись и перестань проецировать свои темные грехи молодости на нас, — перехватываю его руку и опускаю. — Вопреки всему ты воспитал порядочную и достойную дочь. Я не собираюсь просто пользоваться Катей.
Тянусь к бардачку и достаю ювелирную коробочку. Открыв ее, показываю деду кольцо.
Я купил его давно, потому что все уже для себя решил. Но я жду момента, когда Катя будет готова к моему предложению.
— Так почему же ты не женишься на Катерине? — изумившись, спрашивает дед.