Измена
Шрифт:
На улице было пасмурно и прохладно, короткий световой день сменился сначала сумерками, а потом — чернильной ночью, хотя на часах по времени был только вечер. Они неспешно брели по улочкам, держась за руки, подолгу молчали, потом вдруг, будто спохватившись, начинали говорить наперебой, а Влад вдруг понял, что он не узнаёт сам себя. Точнее, узнаёт, но, скорее, не того, что был раньше со Златой, а того, кем он был ещё до переезда в город. И, тем не менее, и этот Влад был другим, совершенно новым и иным. И ему было комфортно…
— Совсем скоро всё закончится, — грустно улыбнулась Злата,
— Завтра ночью, — ответил Влад, понимая, что и он не хочет покидать Рейкьявик, но поделать было ничего нельзя, дела в Питере требовали его присутствия.
— Ладно.
– Злата старалась выглядеть не слишком расстроенной. — Но я хотела сказать, что это было чудесно! Я давно так не отдыхала душой.
— Не грусти. — Влад взял ладонь жены в свою и слегка сжал её. — Ты знаешь, говорят, тут иногда бывают землетрясения. — Он нарочно округлил глаза, и Злата хихикнула. — Пожалуй, лучше убраться отсюда, пока нас хорошенько не встряхнуло.
— Ну, тогда действительно, находиться тут становится опасным, — поддержала шутку Злата.
«Похоже, так и есть», — решил Влад, но думал он совершенно не о землетрясениях.
Их номера располагались друг напротив друга, и обычно Влад, проводив жену до двери, дожидался, пока она скроется в номере, после чего спускался в бар, чтобы посидеть в одиночестве и просто подумать обо всём. Но сегодня Злата чуть задержалась, словно ждала чего-то и Влад, абсолютно неуместно чувствуя себя пятнадцатилетним мальчишкой, неловко притянул её к себе. Ему так хотелось ощутить вкус её губ под своими, потому что он так давно не целовал свою собственную жену!
Первое прикосновение было таким нежным и носило острый привкус дорогого коньяка и аромата цитрусовых. Вначале это был даже не поцелуй, а, скорее скрещение двух взглядов, когда Влад, прежде, чем углубить поцелуй, встретился глазами с глазами жены и прочёл в них, что она хочет того же, что и он. А потом он с тихим рыком, ворвался в тепло её рта языком, с удовольствием ощущая, как она вцепляется в его плечи. Злата ответила, да ещё как! Неужели он снова получит сейчас то же самое, что уже успел прочувствовать раньше? От этого предвкушения все тормоза сносило напрочь, так сильно хотелось этой необузданной страсти, льющейся через край.
Им сейчас было всё равно, что они не одни в этом отеле и что их в любой момент могут увидеть постояльцы или служащие, та страсть, которая пылала сейчас между ними, накрывала с головой. Хотелось только ощущать касания и поцелуи, чувствовать себя единым целым с тем, кто рядом. Влад до боли вжимался в тело Златы, словно пытался слиться с нею в одно, и ему до зуда в ладонях хотелось ощутить бархат её кожи, почувствовать вкус её тела, в этот раз неспешно и неторопливо. Так, как этого заслуживала только она.
Он на миг отстранился, потому что почувствовал, что именно сейчас нужно расставить все точки над «i», чтобы дальше шагнуть вперёд вместе со своей женой. Слушая её сбивчивое дыхание, он прислонился лбом к её лбу и, проведя большим пальцем по щеке Златы, задал вопрос, о котором потом пожалел многократно.
— Когда ты собиралась сказать мне о нашем ребёнке?
Часть 11.1
Только что она сгорала в прикосновениях и поцелуях, которые обжигали своей бесстыдностью и одновременной закономерностью. Таяла от губ и рук любимого мужа, готовая отдаться ему прямо здесь — в коридоре отеля. И тут же вопрос, словно ледяной душ, который мигом отрезвил. Ребёнок… Влад откуда-то знал про ребёнка, но ведь это был только её маленький секрет, которым она пока не хотела ни с кем делиться! Даже Дина и та, насколько поняла Злата, лишь догадывалась о малыше, но ничего не знала наверняка. И вот… Ощущение, что на её личное посягают, охватило её целиком, и она ничего не могла с ним поделать. Да, оно было совершенно неверным, ведь Влад имел на этого ребёнка такие же права, как и она. Но только не сейчас… Ведь она ещё ни в чём не уверена. Это только её мир, в котором она едва выстояла на ногах и стояла ещё некрепко, и любое вторжение в него, пусть даже самое правомерное — это угроза.
Руки сами сжались в кулаки, а сбившееся дыхание стало прерывистым. Воздуха не хватало.
— Этот ребёнок не имеет к тебе никакого отношения, — выдохнула она полушёпотом, видя то, чего так опасалась. Лицо Влада превратилось в маску, по которой невозможно было прочесть настоящих эмоций — только злость и холодность, которые сковали черты.
— То есть, как это? — вскинул он бровь, складывая руки на груди, но, не отступая ни на шаг, так, что между их телами почти не было свободного места.
Злата чувствовала, что задыхается, будто ей кто-то мигом перекрыл кислород, от абсурдности и неожиданности происходящего. Так быть не должно, он не должен - не должен!
– вести себя настолько эгоистично… Она снова потеряла ту хрупкую надежду, которая, было, упрямо потянула свои ростки навстречу жизни.
Потеряла…
— Вот так вот. Это только мой ребёнок, и только я имею на него право, — выпалила Злата, изо всех сил защищаясь от этого знакомого, но такого ненавистно-любимого Влада.
— С каких пор у нас женщины сами по себе заводят детей? Опять шалит Святой Дух?
Влад просто пылал сарказмом, а Злата вдруг ощутила неимоверную усталость. Она устала бороться одна за то, чтобы быть счастливой. Устала верить в то, что у неё в принципе есть такая возможность. Она устала верить в это за двоих. А теперь уже даже за троих.
— Нет, Влад. Нашалил явно не он, но это будет только мой ребёнок, — произнесла она усталым, но твёрдым голосом. И тут же тонко вскрикнула - прямо рядом с её головой врезался в стену кулак Влада.
— Чёрт побери, Злата, ты что творишь? — заорал Влад, пугая её так, что она инстинктивно прикрыла рукой плоский живот. — О, Боже, маленькая, прости! — Влад обхватил её лицо ладонями, а она не смогла сдержаться — разрыдалась от испуга и от того, что произошло так неожиданно. Обида и боль волнами расходились по телу, мешая говорить, и сосредотачивались где-то в груди, в которой нестерпимо жгло. — Я не хотел тебя ударить, ты что?!
— Пусти меня, — из последних сил закричала она, вцепляясь тонкими пальцами в его руки и впиваясь в них ногтями, чтобы только он отступил. Чтобы только всё закончилось. — Пусти!