Измененное время (сборник)
Шрифт:
Это было начало дружбы, ходили по заснеженным аллеям больницы, болтали.
Та, которая болела, была немного смущена, что ее навестила эта Анна, взрослая, на год старше. Анна тоже болела весь прошлый год и теперь пришла к ним на курс после академического отпуска как второгодница. Они и знакомы-то были всего ничего, сентябрь-октябрь.
Анна была удивительно изящная в каждом своем движении, в повороте головы, в прямой посадке своего маленького тела на длинных ножках. Так уж иногда природа выдает человеческому существу ту грацию, которая обычно полагается кошкам, тигрицам и пантерам.
Анна ходила вместе с Полиной по аллейкам, между больничными корпусами порхали крупные снежинки, было свежо и не холодно. «Зачем она ко мне приехала?» — думала, стесняясь, Полина. У Полины были гораздо
Но первой приехала навещать ее почему-то именно Аня.
Ходили, разговаривали ни о чем. Полина болтала (чтобы не было остановок в разговоре, потому что Аня в основном-то молчала), рассказывала о своей палате, что на соседней койке лежит девушка-медсестра, и она раз в три дня теряет сознание, бредит, срывает все с себя, ей кажется, что по ней бегают крысы, ужас! Она лежит уже четыре месяца, с лета. Все началось, когда после трудного ночного дежурства не удалось поспать, она пошла сделала в парикмахерской химическую завивку, посидела под горячей сушкой и потом поехала на целый день загорать на пляж. Ночью ее увезли уже в судорогах. И так продолжается через две ночи на третью. А утром эта Галя приходит в себя, ничего не помнит. Когда у нее приступ, то тут собираются все медсестры и накрывают ее сетью, заматывают, чтобы она себя не исцарапала, а у нее улыбка, зубы выставляет наружу, глаза зажмуренные, и скребется ногтями, сбрасывает крыс, вот что.
— Всю ночь не спали, это было вчера. Ее выносят в коридор замотанную вместе с кроватью. И опять не спали, — сообщала Полина тихо идущей рядом Анечке. — Это уже вторую ночь… Позавчера умерла девочка шести лет, привезли из детсадика, тоже ночь хрипела в коридоре, вызвали отца, а когда она умерла, у отца открылся неудержимый понос, не мог отойти от туалета, ночная медсестра сказала: «Медвежья болезнь, это у мужчин бывает от этого. Они не переносят».
Аня шла рядом своим упругим шагом, прямая, высокая, может быть, и не слушала. Полина посмотрела на нее и вдруг увидела, что она плачет. Замолчала. Какой ранимый человек! А Аня сказала, что убежала из дома, там пьяный брат отца хулиганит, они с его женой устроили скандал. Аня выбралась, потому что отец велел ей уходить и вышел ее провожать мимо пьяного брата.
— Почти каждый день они хулиганят, — безнадежно сказала Анна. — Хотят, чтобы мы уехали в Отдых, оставили бы им квартиру.
На станции Отдых, как оказалось, у мамы комната, все хорошо, но Аня пошла учиться на последний год в московскую школу, оказалось далеко ездить каждый день. Переехали в Москву, у отца комнатка в одной квартире с братом. А эти подлецы, этот брат с вечно пьяной женой, обозлились, что половину их квартиры заняли, и специально не дают жить, бьют их посуду, запирают дверь изнутри засовом, так что не войти в дом. Обливают все в уборной. А их квартира такая: сначала кухня, из нее вход в комнату восемь метров, там располагается брат со своей пьяницей, а оттуда вход в другую комнату — шесть метров, там печка, полуподвал, и вот там Аня живет с мамой и папой. До десятого класса она училась на станции Отдых — это сорок километров от Москвы, свежий воздух, друзья и подруги, лыжи, озеро, а когда перебрались поближе к хорошей школе, то и оказались в этой жуткой квартире, в какой-то московской дыре, окошко выходит в землю. Вот что сообщила Полине в ответ на ее больничные новости Аня.
— Кошмар, — откликнулась Полина, — мы так жили, но в одной комнате с дедушкой.
— А если запремся в комнате, они бьют в дверь ногами.
Они гуляли, две девицы-красавицы, белым зимним вечером по красивым аллеям больничного городка, навстречу им попадались другие парочки или группы гуляющих, иногда это были целые шеренги румяных девушек, раздавался смех в снежном безмолвии.
— Это туберкулезницы, — объясняла Полина, — они много гуляют. И в город выходят. Вечером они смотрят в окна анатомички, когда у них кто-нибудь умирает. У них умирают внезапно, сразу. И тогда они ходят и смотрят там в подвал, вечером видно в окна.
Наконец Полина пошла проводить Аню до ворот, но Аня решила проводить Полину обратно до дверей отделения, она явно боялась возвращаться, и девочки проделали еще раз весь этот красивый заснеженный путь под уютными желтыми фонарями. Полине предстояло долгих два месяца провести здесь, Ане же выпадало мучиться с родней до весны, до лета на станции Отдых; прогноз и там, и там был неутешительный, поскольку надежд на изменение жилищных обстоятельств у Ани не было, а Полине диагноз то ставили, то не ставили, то очень нехороший, то помягче, то безо всяких перспектив, а то и обещали что-то, в частности, что она сможет учиться.
Но в палате поговаривали, что якобы у них у всех перспективы дурацкие, то ли слепота, то ли вообще неподвижность, как у несчастной Вали, которая, почти что окостенев и замерев, лежала слепенькая и отвечала на вопросы вполне разумно. Упала на лед во дворе, причем затылком, и все.
Это уже была новая палата, на шестерых, куда Полину помогла перевести неродная тетя ее мужа. Она же и устраивала Полину в эту клинику.
Полинин муж существовал в реальности, но ее не навещал, поскольку жил и работал в совершенно другом городе, двенадцать часов езды по железной дороге. Встретились летом в доме отдыха, возникла непереносимая любовь, поженились к концу срока, а потом разъехались, каждый к себе домой. У Полины комната с мамой на двоих, и у Гены в своем городе та же история, двенадцать квадратных метров, некуда. Кроме этого, Полина учится в институте, и Гена учится и работает у себя в далеком месте, за горами и полями. А когда Полина заболела, тут и пригодилось новое родство. У Гены тетя в Москве, жена его дядьки, как раз оказалась невропатолог, хотя ее недавно уволили из этой больницы (несправедливо), и она теперь работала на санитарно-эпидемиологической станции, подбирала отраву для тараканов, но все связи на старом месте остались, и когда девушка Полина появилась у тети Ирены в доме (как новая родня и почти племянница) и была встречена восклицанием «Какая девочка румяная, глазки блестят», она вдруг пожаловалась со смехом, как всегда поневоле жалуются докторам, что каждый вечер головные боли, жар и болят глаза. И тогда эта новоприобретенная тетя Ирена быстро раз-раз и устроила Полину в эту свою бывшую больницу и толкала дело в сторону палаты поменьше и врача более внимательного, и действительно, из огромной палаты на двенадцать человек Полину перевели на второй этаж к доктору-кореянке Хван, которая как раз писала диссертацию на таком-то материале, а как раз эту болезнь тетка Ирена и заподозрила у Полины, болезнь с плохим прогнозом.
Немедленно об этом Полина написала мужу Гене, что (смех-то) встречай инвалидку! Гена приехал, лицо его было серьезным, он консультировался с неродной теткой Иреной, и было ему сказано так: «Да, перспектива на инвалидность».
Что оставалось делать, приехал на неделю, надо ее как-то провести. Он жил у тети Ирены, приходил гулять с Полиной по заснеженному больничному парку, они даже нашли дверь в какой-то подвал и там нашли матрац, и тут же кинулись раздевать друг друга, но Гена не смог кончить, двигал-двигал своим поршнем туда-сюда, измучил Полину, все было плохо. Полина очень хотела забеременеть, но Гена берег сперму, видимо.
Потом Гена уехал и перестал отвечать на письма, Полина плакала, писала каждый день и ждала, бродила вокруг сестринского поста, принесут ли ей письмо.
Аня часто ее навещала, Полина ей все рассказывала, все свои надежды забеременеть и вернуть Гену, все новости о Вале и других соседках, каждая из которых уже ни на что не надеялась, а Аня тоже рассказывала о новых буйствах родни и о своих тоже надеждах, что брата отца с его женой переселят, дадут им комнату.
К весне Полине стало окончательно плохо, она потолстела на двадцать пять килограммов, на прогулки не выходила, лежала замотанная платком, болезненно реагировала на свет и звук, не могла спать, головные боли грызли ее череп. Тогда доктор Хван послушала старшую подругу, свою бывшую коллегу доктора Ирену, и решилась применила новую методику: Полину стали колоть большими дозами какого-то психотропного препарата, взятого из сумасшедшего дома.