Шрифт:
Благодарности
Выражаю признательность моим редакторам, Джейн Джонсон и Джен Брель; а также Саре Ходжсон и Крису Смиту; моему агенту Ральфу Вичинанзе и еще Пауле и Нейт.
Пролог
Он стоит в коридоре. Он простоял здесь почти час. Многие сочли бы это прощальным унижением, последней каплей, ложкой дегтя — чем-то таким, что способно докрасна раскалить в мозгу ниточки гнева и столкнуть обратно в тот омут концентрированной ярости, из которого они когда-то попали сюда. Но Джона Хантера происходящее нисколько не трогает, и не только потому, что
Коридор выкрашен в цвет скисшего молока; оттенок, который, как считается, должен успокаивать. Он запомнит это место не только из-за цвета, но еще из-за запаха ржавчины и целой симфонии, в которую сливаются многочисленные оттенки запаха мужского пота. Ему предлагают сесть. Хантер отказывается, вежливо, однако без ложного смирения: золотая середина, для достижения которой у него было полно времени. Ждать сидя или стоя — суть от этого не меняется, поэтому он стоит.
У него в голове ни единой мысли.
Наконец дверь открывается, и грубоватый с виду мужчина, грузный, в измятом синем костюме, выходит в коридор.
— Извините, Джон, что заставил ждать. — Он явно чем-то озабочен, но держит себя в руках.
В кабинете много стеллажей, заставленных папками с делами и книгами по криминологии и теории наказаний. Окно кабинета выходит в главный тюремный двор. Человек, чья фамилия написана на табличке на двери, занимает его уже семь лет. За это время, как говорят, он добился значительного улучшения условий содержания и опубликовал четыре высоко оцененных труда, в которых самым тщательным образом проанализировал полученные результаты. За это же время он лишился почти всех волос и теперь демонстрирует миру макушку, испещренную крупными родинками.
Начальник усаживается за широкий деревянный стол.
— Небольшие затруднения в корпусе «Д», — бормочет он, — на данный момент разрешены, во всяком случае, отсрочены до тех пор, пока боги хаоса снова не нанесут нам визит. А они обязательно сделают это. Прошу вас, присаживайтесь.
Хантер садится на один из двух обитых плюшем стульев, которые приставлены к столу начальника тюрьмы. Он уже бывал в этом кабинете раньше. На столе, как всегда, портативный компьютер, наполовину исписанный блокнот, две ручки, мобильный телефон в кожаном футляре и фотография женщины с тремя детьми, настолько лишенная индивидуальности, что начальник запросто мог купить ее в интерьерной лавке в качестве декорации, чтобы казаться таким, каким его ожидают увидеть другие. Возможно, в настоящей жизни, за этими стенами, он — обожающий удовольствия холостяк, который просиживает в барах ночи напролет. Но с тем же успехом начальник тюрьмы может быть в точности таким, каким кажется. Иногда, как ни странно, подобное случается.
Начальник складывает руки на животе и весело глядит на человека напротив, который сидит на его стуле так прямо, словно проглотил аршин.
— Итак. Чувствуете себя хорошо?
— Очень хорошо, сэр.
— Ничего удивительного. Прошло уже много времени.
Хантер кивает. В глубине души он уверен, что только тот, кто просидел в тюрьме шестнадцать лет, в состоянии понять, сколько это, но он подозревает, что углубляться в дискуссию по этому вопросу бессмысленно. Готовясь к трем не увенчавшимся успехом слушаниям по досрочному освобождению, Хантер многое узнал о бессмысленных дискуссиях.
— Вопросы есть? Может быть, какие-то опасения?
— Нет, сэр. Ничего такого не приходит на ум. Консультации действительно сильно мне помогли.
— Рад это слышать. Теперь я обязан спросить, хотя знаю, что вы все понимаете. Вы осознали и будете исполнять условия, на каких осуществляется ваше досрочное освобождение и т. д. и т. п.?
— Да, сэр.
— Мне бы не хотелось снова увидеть вас здесь.
— При всем моем уважении, сэр, я тоже предпочел бы больше не встречаться с вами.
Начальник тюрьмы смеется. Ему в какой-то степени жаль расставаться с заключенным. Это не только самый податливый человек из контингента, состоящего в основном из грубых рецидивистов и законченных психопатов, но еще и интеллигентный, рассудительный, и — что самое главное — педантично исполняет все пункты программы реабилитации, которую придумал начальник тюрьмы. Именно по этой причине заключенный сейчас и сидит перед ним, хотя его могли бы бесцеремонно выставить обратно в мир, как и других немногочисленных счастливчиков, освобожденных сегодня. Хантер искренне раскаялся в совершенном преступлении — убийстве двадцативосьмилетней женщины — и в полной мере осознал, какие именно причины и обстоятельства привели его к этому поступку, а также как избегнуть повторения подобного в будущем. Он сказал, что сожалеет, и выказал подлинное понимание того, о чем именно сожалеет. Освободиться за девять лет до истечения срока за убийство — такое нечасто бывает, и начальник тюрьмы гордится своим подопечным.
Вот он, сидит перед ним. Вежливый, молчаливый, неподвижный, словно скала.
— Может, хотите поговорить о чем-то еще?
— Нет, сэр. Разве что сказать вам спасибо.
Начальник тюрьмы поднимается, вслед за ним встает и без одной минуты свободный человек.
— Рад слышать. Хотел бы я, чтобы всех наших заключенных ждал подобный финал.
— Мне кажется, всех ждет тот финал, какого они заслуживают, сэр.
Начальник тюрьмы знает, что это даже близко не похоже на правду, но он лишь протягивает руку, и мужчины обмениваются рукопожатием. Рука начальника теплая, чуть влажная. Рука Хантера сухая и прохладная.
Заключенного проводят по лабиринту коридоров. Некоторыми из них почти двадцать лет ограничивалась его вселенная: теми дорогами, что соединяют столовую с мастерской и двором, где гуляет эхо голосов и металлического грохота цепей заключенных — воров и убийц, рецидивистов и педофилов, угонщиков автомобилей и гангстеров от восемнадцати до семидесяти лет, чьи имена, характеры и стадии морального разложения он уже, к его великой радости, начал забывать. Кто-то из них окликает Хантера, когда тот проходит мимо. Он не оборачивается. Они — призраки, запертые в пещерах. Теперь они не могут причинить ему зла.
За знакомыми коридорами тянутся новые; они словно горы, встающие на пути к свободе, которая ждет по другую сторону железных ворот с многочисленными запорами. И здесь Хантер переживает моменты, когда ему трудно сохранять с таким трудом обретенное спокойствие. Идти этими коридорами — все равно что совершить неожиданный рывок вперед через бесконечный лабиринт, в котором провел треть жизни; ощутить, что ты наконец-то спасся от безумия, заполнившего все уголки разума, за исключением того крохотного ядрышка в центре, где скорчилась твоя душа, погрузилась в летаргию на срок, достаточный для проведения четырех Олимпийских игр.