Изменщик
Шрифт:
Ох, мало меня мама лупила, мало.
Но я все равно поднялась, извинилась перед свекровью, которая сурово поджала губы и выбежала во двор больницы, чтобы прочитать и отреагировать без свидетелей.
Едва я открыла сообщение, словно меня тут и ждали, замигал аудиовызов.
Я нажала прием.
— Что ты от меня хочешь? — Без обиняков спросила я. — Извиниться, надеюсь?
— Нет, дорогая женушка, хотела испортить тебе твой триумф, — раздался визгливый голос этой стервы и у меня даже зубы заболели.
— Триумф? —
А потом догадалась, что она наверняка не знает про случившуюся беду.
— Конечно. Нытьем своим унизительным вынудила мужика вернуться. Ненадолго! На мое место придет другая, моложе, красивее и искуснее и уж она-то у тебя твоего Мишаню отобьет!
Она умудрялась говорить с торжеством даже в такой ситуации, где точно проиграла.
— Ничего ты не понимаешь, — вздохнула я. — Пожелала бы тебе чего плохого, у меня сбывается. Но ты даже этого не заслуживаешь!
— А я заслужу! — Нагло заявила Наташа. — Мне кажется, ты недостойна такого мужика!
— И что ты сделаешь? Миша твоей головой разве что пол теперь вымоет.
— Дождусь, пока твоему сынуле исполнится восемнадцать и соблазню его!
Я аж задохнулась. Совсем охренела баба, что ли?!
Ваньку? Ему же пятнадцать лет едва! И она своей… беспутной личностью, не сказать грубее, своими аморальными принципами, своими фокусами собирается моего мальчика соблазнять?!
— Ты больная, что ли? — Спросила я как можно спокойнее, хотя сильнее всего в этот момент я хотела размозжить ее башку об асфальт.
— Нет, здоровая. Просто ненавижу тебя так, что сил нет! Так что подожду, дождусь своего… А мальчик на меня уже смотрел знаешь как? Потные ладошки потирал, ночами мечтал! Телефончик его у меня есть, никуда не денется. И любит наверняка такое же сладенькое, что его папашка. Хорошо я придумала, а?
Меня чуть не вывернула наизнанку.
Я молча вырубила телефон и долго стояла, наклонившись и дыша через силу.
Мне надо заботиться о сыне. О моем маленьком, который с момента зачатия уже прошел столько испытаний. А эта тварь не сможет разрушить мою жизнь… еще раз.
Обида, горечь и боль накатили на меня снова, еще раз.
И я поняла, что не могу это оставлять как есть. Вот только законных способов справиться с ней у меня нет.
И тогда я посмотрела на свой телефон.
Открыла диалоги в мессенджере и нашла один из последних.
Напечатала:
«Дим».
Если Миша узнает, он меня убьет.
Неважно.
Он отозвался мгновенно:
«Я уже тебе понадобился, любимая? Добить мужа? Увезти тебя на край света? Что пожелаешь?»
Я скинула ему контакт Наташи и добавила:
«Лучше бы ты обезвредил эту тварину, Дим. Тогда бы я поверила. И не то чтобы простила… Нет. Но…»
«Понял».
Сообщение замигало и исчезло. И вообще весь диалог исчез, будто не было.
Я стерла
Все, у меня ничего не осталось.
Можно возвращаться к Мише.
Наверное, не стоит ему говорить, что я уже приняла решение.
Да и не было никаких других вариантов. Ведь все, что говорили мне свекровь, подруга и мама, все, что я думала сама, все, что сам Миша говорил — все правда.
Я не тот человек, кто сможет бросить человека, которому обязана всей своей жизнью, в такой ситуации. Не смогу оставить сына без отца. И не смогу глядя в глаза сказать ему «Подыхай».
Я вошла в палату и сразу уперлась во взгляд засиявших черных глаз. Миша помахал мне, чтобы я подошла и села. Прижался ко мне, подтянул мою руку к губам и едва-едва ее поцеловал.
— Теперь мне есть, ради чего жить, — негромко сказал он. — Я выкарабкаюсь, Лен. Я буду ходить, я буду жить, я еще буду таскать его на плечах. Клянусь. Ради тебя и ради его. Ты знаешь, какой я упрямый. Ты знаешь же?
— Знаю, — сказала я и провела ладонью по его отросшим волосам. — За это и люблю.
Его глаза вспыхнули ярче тысячи солнц, но сказать он ничего не успел.
В палату после короткого стука вошло сразу трое полицейских.
Я собралась и повернулась к ним с серьезным выражением лица.
Предстояла тяжелая работа.
Эпилог. Миша
Все было хорошо. Настолько, насколько может быть с человеком, у которого до сих пор были страшные мигрени, а на перемену погоды болели все кости. Но я не жаловался. Потому что после того, что я натворил и после того, чем за это расплатился, то, что я передвигался на своих двоих — было натурально чудом. А боль… Боль проходит. Теперь я это точно знал.
Самой страшной болью был не тот момент, когда Лена спокойно отказалась от меня навсегда, и я ушел, уже понимая, что никогда ее больше не увижу.
Кстати, ошибся.
Самой страшной был тот день, когда я вдруг почувствовал, что люблю ее… Не только платонически. Что все те отбитые части, над которыми, как выяснилось, старались особенно — ожили.
Я не поверил своим ощущениям и потрогал. А потом ворвался к Ленке в ванную, где она лежала в клубах ароматной пены, держа в руке свое татуированное достоинство.
До сих пор мы вдвоем праздновали каждую возвратившуюся функцию моего организма. Надо отпраздновать и эту.
Я любил ее и другими способами, доступными мне.
Потому что не любить эту женщину ни один мужчина не мог. И я оставался мужчиной, даже зная, что могу уже никогда не суметь взять ее как положено.
Вот в тот день она и сказала очень серьезно:
— Миш, давай отложим. Нам надо поговорить.
Ох, как я ее… Любил. В тот день. В тот вечер. В ту ночь.