Изнанка счастья
Шрифт:
– Ну, заладила. Люблю, люблю. Ну что, что ты себе придумала? Не знаю я, как тебе еще объяснять… Слов нет… Давай хоть на «ты» перейдем, что ли? Может, тебе так понятнее будет?
– Значит, мне можно тебя Леней звать, да?
– Ну, Леней зови, как хочешь. Хоть горшком. Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Ты понимаешь, что я тебе не пара? Да, я знаю, как тебе трудно сейчас… Но это пройдет, поверь мне. Через месяц-другой легче станет.
– Я тебя не разлюблю ни через месяц, ни через другой. Я тебя никогда не разлюблю.
– Это тебе
– Нет! Я с тобой хочу жить. С тобой, понимаешь? Чтобы ты рядом был ночью и днем. Хочу засыпать с тобой и просыпаться с тобой. У тебя такие теплые руки… Мне никого, никого больше не надо, мне так хорошо рядом с тобой. И чтобы ты меня обнимал, крепко-крепко…
Она снова потянулась к нему, неловко пытаясь сбросить с плеч рубашку, обвила руками, сунулась в шею, в щеку, как слепой котенок. Леонид Максимович вздохнул прерывисто, проговорил с хрипотцой:
– Вот ненормальная. Что ж ты творишь-то, а? Я ведь живой человек, между прочим…
– Не гони меня, пожалуйста… Не гони…
Он вдруг ясно разглядел в темноте ее глаза. Огромные, прозрачно-зеленые, как морская вода ранним утром. Не было в этих глазах ни капли лжи, только мольба и слезы. Да разве может устоять хоть один мало-мальский мужик, если его затащит в такие глаза? Всей сутью затащит, сердцем и головой, всей мужской сермяжной природой. И неважно, сколько ему лет и что кричит в этот момент его мужская совесть. И пусть господь ему простит этот грех.
Потом Марсель лежала, удобно устроив голову у него на груди, и тихо улыбалась в темноту. Вздохнув, спросила расслабленно:
– Чего ты молчишь? Скажи что-нибудь.
– Да я, если честно, вообще уже ничего не понимаю. Ты бы хоть предупредила, что у тебя это в первый раз. А то у меня такое чувство, будто я подлый ворюга и нагло украл драгоценность.
– Ой, подумаешь, драгоценность! Будем считать, что я сама тебе ее подарила. И ты ужасно рад! Ведь рад, правда?
– Говорю же – не знаю. Странное у меня чувство. И ты тоже – странная девушка. Предложила себя первому встречному.
– Ты не первый встречный, ты мой любимый. И вовсе я не странная, я самая обыкновенная.
– Странная, странная. И имя у тебя странное – Марсель.
– Нет, а чего ты к имени моему привязался, а? Не нравится – называй как хочешь. Хоть горшком, как ты говоришь.
– Да нет… Я уже привык. Пусть будет Марсель. Спасибо, что не Лолита. Иначе бы совсем себя чувствовал, как этот… Как бишь его, забыл…
– Гумберт Гумберт?
– А ты что, «Лолиту» читала?
– Ну да… Я много чего читала. Я вообще долго жила книжной жизнью,
– А как так получилось, Марсель? Вроде книжная жизнь хорошей дружбе не мешает?
– Как получилось, так получилось. Это надо было мою бабушку знать. Да разве она подпустила бы ко мне хоть кого-нибудь? А книги… Книгу ведь плохим словом не обругаешь и из дома не выгонишь. Книга всегда с тобой. Да, я много читала. Наверное, так я от бабушкиного террора спасалась.
– Так уж и от террора?
– Да. Ты же не знаешь… Это настоящий был террор, стопроцентный. Знаешь, как она маму изводила? У-у-у…
– А за что?
– Да ни за что! За то, что не исполнила ожиданий. За то, что замуж вышла не за принца, а за слесаря Иванова. Что по специальности работать не стала. Мама ведь университет закончила, филологом по диплому числилась, а работала закройщицей в ателье. Нравилось ей кроить и шить, и получалось у нее прекрасно, это ведь тоже талант надо иметь. А бабушка ее пилила, пилила целыми днями. Потом еще и папу выгнала! А он маму любил, он бы сам не ушел. Он ей так предан был, на руках носил. По крайней мере, мне так мама рассказывала.
– А почему мама не ушла вместе с папой?
– Не знаю. Не решилась, наверное. Бабушка тогда заболела сильно. А может, просто прикидывалась, чтобы маму около себя удержать. Папа ее звал, но мама не решилась бабушку оставить. Понимаешь, она и без того с детства подавленная была, безответная. И папа не мог ее защитить. Да ты и сам видел, какой он боец.
– Да, видел. А ты, значит, не позволила себя подавить?
– А бабушка меня и не трогала особо. Маму изводила, как могла, а меня не трогала.
– Почему?
– Не знаю. Наверное, достать меня не могла.
– Откуда достать? Ты что, пряталась?
– Можно и так сказать. А вообще, это ощущение нельзя объяснить словами.
– А ты попробуй.
– Нет. Наверное, ты смеяться будешь.
– Не буду, честное слово!
– А тебе и правда интересно?
– Теперь – да. Куда ж я теперь денусь от интереса. Сама же все сделала так, чтобы мне интересно стало.
Марсель подняла голову, посмотрела на него сердито. Потом подвинулась к спинке кровати, забросила за спину подушку, шмыгнула носом, как ребенок.
– Обиделась, что ли?
– Да, обиделась.
– Не обижайся. Привыкай, что я мужик не шибко романтический. Но если и впрямь обидел – извини. Мне ведь тоже к новым обстоятельствам привыкать надо.
– Получается, что я тебе навязалась!
– Ну ладно, ладно, не навязалась. Я сам тебя коварно соблазнил и воспользовался твоей девичьей наивностью. Пусть будет так, как тебе больше нравится, договорились? Не обижайся.
– Ладно, не буду.
– Так что там ты говорила про ощущение? Почему тебя не могла бабушка достать?