Изнанка
Шрифт:
Гиги – существа с взаимоисключающими свойствами. Они сильны и многое могут, но всегда чего-то боятся. Это главное, что я понял в них. Страх пропитывает все стенки из отсеков, гибкие и прочные оболочки трубопроводов; это страх их текущих жизней, связанный с какими-то настоящими опасностями и нежеланием их принять. Страх, появляющийся исподволь, под покровом отваги жить, ничего не желающей разбирать. У каждого Гига этот страх свой.
Но, кажется, у каждого из них есть ещё один, более глубинный страх. Общий. Находясь в камерах Хозяйки, я могу к нему прикоснуться –
Может быть, это отложенный страх их бесстрашных предшественников, живших в сдвинутой назад реальности. Нерастраченный страх предшественников, который был передан нынешним Гигам неизвестным мне способом. В обычной жизни Гига он не активирован, а тщательно свёрнут и как тайна упакован внутри центральных резервуаров, которыми оснащён каждый отсек гигантского тела. Отсеки и камеры очень разные – разных форм и размеров, разных условий для жизни полусуществ, населяющих их. Но тайна у всех отсеков одна. Когда этот глубинный гигантский страх по каким-то причинам активируется и выпускается, он быстро захватывает, заполняя собой, всё пространство отсека.
Тесно и липко в отсеках Гиганта, активировавшего свой глубинный страх.
Он разворачивается и разворачивается, прибывает и прибывает. Он вкусный, но по питательности, конечно, обманка: не даёт никаких сил, только ускоряет голод и жадность. Пожирая его, трудно остановиться.
Мой Гиг – довольно мягкая «она», слабоголосая, льющая полубессмысленную речевую жидкость, подобную жидкости трубопроводов, переносящей полусущества, пластинки, обломки.
Это «она», уже довольно давно существующая в наружном мире, который, кажется, называет «планета Земля». Моя Хозяйка уже успела от этого устать. Призвук усталости есть во всём, что она делает и говорит. Обычно она равномерна и будто слегка замедлена в движениях; слабая их энергия исполнена заботы обо всех, с кем она встречается. Для неё в этой заботе нет особого смысла и радости – об этом я догадываюсь по вялым процессам внутри её камер. Отсеки не освещаются; трубопроводы холодны, а большинство полусуществ внутри камер пребывают в режиме сна.
Так происходит при контакте со всеми существами, кроме одного. Судя по низкому и какому-то острому голосу, это «он». Его слова наполнены вибрацией и силой. Он называет Хозяйку «Ма», а она его «Лыш». Когда Острый Гиг разговаривает с Ма, его глубинный страх мною не регистрируется.
При встрече с Лышем Хозяйка оживает и её камеры и отсеки наполняет мягкий свет и тихий звон. Она вся преображается изнутри. Быть в ней теперь прекрасно. Голос набирает силу и становится похож на обещание чего-то несуществующего. Даже немного вязким – столько в нём нежности.
Когда Лыш уходит, к голосу Хозяйки примешивается обречённость на сдвинутую вперёд реальность. И всё. Нежность сохраняется как фантом, как воспоминание. Все процессы в её отсеках повторяются, и мне надоедает за ними следить. Я и сам наполняюсь какой-то скукой. Мне хочется замереть – точно на меня действует этот общий режим экономии сил.
Это длится до тех пор, пока в Хозяйку не проникает догадка о бездне, куда может кануть всё, чем она дорожит, и она сама. Эта догадка находит на неё как приступ, обессиливая всё тело. Но вот что странно: вместо того чтобы замереть, сберегая силы перед ужасом, тело-мир, наоборот, начинает разогреваться, течение жидкости в трубопроводах ускоряется так, что всё идёт кувырком. Слои перемешиваются, внутрикамерные полусущества толкутся, падают друг на друга, ломают и лихорадочно пожирают друг друга. Хозяйка кричит, извергая вовне всю оставшуюся в ней энергию. Она задевает внешние существа и разрушает неживые детали. Глубинный страх активирован и заполняет пространства, раздувая отсеки и разрушая их.
Нет, я не боюсь этих приступов Хозяйки, я продолжаю заниматься своими делами: открывать камеры и выедать из них кусочки; оставляя обломки отростков, двигаться дальше. Я не встречаю сопротивления. Попав в гортань Милой Хозяйки, я ушёл уже довольно далеко в изучении её тела-мира, но всегда могу вернуться по своим следам.
Я не боюсь кануть. Тот, кто не способен к самостоятельной жизни вне какого-либо существа, наверное, и не может ни жить вполне, ни исчезнуть вполне. Я много думаю об этом. Я понял, что существую только в Хозяевах, открывая их особенности. Живу познанием их. Сейчас у меня нет другого смысла и цели. Когда-то я любил Летучего и хотел раствориться в нём, но не смог. С тех пор я выращиваю в себе одно понимание.
Я знаю, что должен любить своих хозяев. У меня это не получается.
Ну так и что ж?
Понимание. Лучше, чем ничего.
Я и не существо, и не вещество. Но полусуществую. Мое положение не определено. А что, если я вообще никто? Если я такой же, как страх, переключатель реакций тех, в ком нахожусь? Несмотря на то что у меня есть отростки и возможность свободно думать, я и сам не знаю, насколько я жив, а насколько мёртв.
Печаль и утрата смысла – они ведь близки. Я кое-что понял об этом. В мире Гигов слияние печали и пустоты приводит к разрушениям чудовищной силы. А ведь ни печаль, ни бессмысленность даже не причины событий.
Или так: это причины, не предшествующие событиям, а, наоборот, сдвинутые вперёд. Это то, что наступает потом. Точно сдвинутая вперёд реальность пожирает кончик сдвинутой назад реальности. Милая Хозяйка и её жизнь позволили мне увидеть, что во внешнем мире Гигов события могут не вести к чему-то, а быть просто топливом для возобновления каких-то состояний. Наверное, события Гигов могут вообще не иметь никаких причин.
Иногда мне кажется: Гиги могут менять характер своих действий под влиянием не обнаруживаемых ими вещей – и это не обязательно чувства. Агент влияния создаёт какую-то краткосрочную связь существ и объектов; а потом он исчезает из взаимодействия. И остаётся пустота.
Конец ознакомительного фрагмента.