Изнанка
Шрифт:
Рысцов подумал, что и сейчас, спустя столетия, повторяется то, о чем сокрушается мальчишка: в С-пространстве появились те, кто несет свою правду. Ее боятся... Только покамест не ясно, станут ли сшизы современными Бруно и Коперниками? Или... От последующей мысли ему стало жутко, и едкая длань декабрьской стужи тронула спину, оттопырив надежный меховой воротник... А вдруг это – новая... инквизиция?
Неожиданно Сережка встал как вкопанный, дернув отца за руку, и спросил дрогнувшим голоском:
– Зачем их сжигали, папа?
Валеру пробрал страх. Навязчивый,
Он присел рядом с сыном. Посмотрел в глаза семилетнему пацану и увидел трепетное отражение этого ужаса в стынущих на морозе слезах. Струйки пара вырывались из-за баррикад шарфа, унося обрывки Сережкиного дыхания в вечерний мрак.
– Потому что люди были жестоки и глупы, – выдавил Рысцов. И заранее зная, что соврет, твердо добавил: – Но теперь все иначе. Больше никого не сожгут за правду. Никогда.
– А за ложь? – тихо уточнил мальчишка, не отводя колкого взгляда.
– А за ложь – попу на ремень положь, – пошутил Валера.
Пацан промолчал.
– Ты доверяешь мне, Сережа?
– Да...
– Сто на сто?
– Сто на сто...
Сережка не верил ему, и Рысцов это чувствовал. Быть может, впервые в жизни сын засомневался в словах отца. Но пока он не мог сказать ему правду, потому что сам толком не знал, куда сместились ее границы за последнее время.
– Ну что, рядовой, отправляемся в казармы?
– Домой, что ли? – угрюмо осведомился пацан, шмыгнув носом.
– Конечно. И так нам с тобой попадет от мамы.
– Ну пойдем...
Уже в салоне такси Валера, тщательно подбирая слова, сказал сыну:
– Серега, мне придется уехать. Возможно, надолго. Буду работать в другом городе... Ты слушайся маму и... – Рысцов сглотнул, – и дядю Сашу тоже слушайся... Я буду тебе часто звонить. Главное, помни – ты мужчина. И я тебя люблю больше всех на этой шарообразной, мать ее, планете!
Водитель с опаской глянул на них в зеркало и снова уставился на скользкую дорогу.
Рысцов прижимал к себе сына и тяжело дышал. Не хватало еще расплакаться при ребенке, совсем нервы ни к черту...
Мальчишка молчал, держа его холодную руку в своих маленьких ладошках. Яростно сопел, но молчал. И это было к лучшему, потому как у Валеры напрочь закончился запас честных ответов...
Только когда Рысцов уже зашел обратно в лифт, проводив сына до знакомого цветастого половичка возле квартиры, Сережка откинул капюшон и, разворошив надоевший узел шарфа, прошептал:
– Ты мне наврал...
Автоматические двери закрылись.
Магазин компьютерной техники «Черный штиль» на Смоленской площади был хорош по нескольким причинам: цены в нем за все время существования оставались на достаточно лояльном уровне по меркам Москвы, выбор комплектующих отличался приемлемым разнообразием и еще в нем имелся отдел С-аппаратуры. Вдобавок ко всему вышеперечисленному директором в «Черном штиле» работал старый университетский приятель Валеры Коля Каличенко. Брюхастый хозяин с гинекологической бородкой и поэтически влажными глазами не раз продавал ему качественное «железо» без магазинной наценки, довольствуясь ящиком-другим темного пива.
Именно поэтому Рысцов заранее купил десяток бутылок чудотворного напитка ирландского происхождения.
– Ненаглядный мой, заботливый мой, – оживленно приветствовал его Каличенко, воспаряя над заваленным бумагами столом. Кабинет упитанного директора «Черного штиля» всегда отличался исключительно повышенным уровнем захламленности и теснотой. – Заходи, милый, присаживайся вот сюда, на стульчик, рачительный мой.
– Привет, Коля. Я не шибко надолго. – Валера водрузил громыхнувший стеклом пакет на ворох спутанных проводов. – Мне нужен дешевый С-визор.
– Насколько... дешевый? – заглядывая внутрь целлофанового кулька, поинтересовался Коля.
– У меня на карточке только тысяча сто.
Бережно извлекая темную бутылку, директор пожевал губами и томно прикрыл глаза.
– Валера, за такую цену я сейчас могу тебе предложить только бэ у. Годовалый.
– Транслирует нормально? – сразу спросил Рысцов. – Не выбрасывает когда ни попадя?
– Честно?.. Хэ его зэ. Ребята не тестировали еще – аппаратик-то не далее как вчера на комиссию сдали.
– А в кредит ничего нет?
– Не могу. Через пару дней – ревизия. А официально – тебе дороже выйдет.
– Фиг с ним, давай свой бэ у.
Каличенко откупорил пиво и вопросительно посмотрел на Валеру.
– Я не буду, – сморщился тот. – Накануне уже... попил слегонца.
– Песняка дал?
– Угу. И песняка врезал, и сплясал...
Пожав покатыми плечами – мол, не хочешь, кто ж против, мне больше достанется, – Коля выглянул из кабинета и крикнул:
– Олежка! Принеси-ка мне «Панас дрим диджитал», который недавно сдали.
– Сейчас сделаю, Николай Емельянович. Пять минут подождите... – донеслось из-за двери.
– А что с твоим агрегатом приключилось, драгоценный мой? – Каличенко повернулся на каблуках с не свойственной большинству полных людей грацией.
– Заглючил что-то... – уклончиво ответил Валера. – Как у тебя тут дела продвигаются?
– А-а... по-разному, – подвигал бородкой Коля. – Клиент в наше время тупой пошел до беспросветности. Давеча сижу, накладные подбиваю... Вдруг продавец в зале как заржет не своим голосом. Выбегаю, смотрю – бедный парень на клавиатуре лежит, кулаками по столу молотит и ухохатывается до хрипоты, остановиться не может. Перед ним озадаченная и вроде как даже напуганная девушка стоит в шубке – нам с тобой, Валера, вместе полжизни пахать пришлось бы, чтоб такой меховой шедевр приобрести. Стоит, значит, она, глазенками бестолковыми лупает. Я у бьющегося в истерике продавца спрашиваю, ты чего, мол, здесь цирк устраиваешь? А у того уже слезы ручьем от ржача. Еле-еле щебечет бедолага: «Она, Николай Емельянович, спрашивает, почем погонный метр хаба?» Представляешь?