Изобретение самих себя. Тайная жизнь мозга подростков
Шрифт:
Каждый раз повторялась одна и та же история: все они были довольно обычными детьми и, став подростками, тоже не отличались от других – некоторые из них (но далеко не все) вылетали из школы либо начинали принимать наркотики. В динамике развития заболевания наблюдались существенные различия: в одних случаях это происходило постепенно, тогда как в других довольно быстро – но у всех пациентов, с которыми я беседовала, симптомы начали проявляться в конце подросткового периода. Данное наблюдение примечательно, поскольку указывает на то, что шизофрения является одним из видов нарушения развития, но начинается гораздо позже, чем другие, такие как аутизм или синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ).
Что же такое происходит к концу подросткового возраста, что мозг некоторых людей становится особенно уязвимым к пагубному воздействию бреда и галлюцинаций? Какие нарушения в развитии мозга происходят в подростковые годы у людей, страдающих шизофренией?
Средний возраст возникновения некоторых психических расстройств в подростковый период или период ранней взрослости
Происходило это в 2001 году – это было волнующее время для исследователя. Большая часть нейробиологов все еще придерживалась мнения, что мозг человека не подвергается значительным изменениям по окончании детства. Это было прописано во всех учебниках. Однако горстка исследований, опубликованных в конце 1990-х, заставляла предположить, что эта догма ошибочна и что человеческий мозг продолжает развиваться в течение подросткового периода и даже после двадцати лет.
Таким образом, после работы во Франции я сменила объект исследования: с взрослых, страдающих шизофренией, переключилась на изучение развития мозга подростков. Оглядываясь назад, я понимаю, что это был рискованный шаг, поскольку до этого я никогда не проводила ни одного исследования в области развития. А исследования, посвященные развитию детей и подростков и подтверждению теорий развития мышления, имеют ряд особенностей, с которыми я до этого не сталкивалась. Кроме того, у меня не было опыта по технической части привлечения и тестирования детей и подростков. Решительности погрузиться в эту область мне придала поддержка друга и наставницы Юты Фрит, британского специалиста в области психологии и признанного на мировом уровне эксперта в области нарушений развития, таких как аутизм и дислексия. До этого я знала ее уже несколько лет; когда мне было пятнадцать лет, я проходила практику в ее лаборатории [16] . Смену деятельности в пользу данной темы поддержало и основанное в 2004 году исследовательское сообщество от Лондонского Королевского общества. С тех пор я работаю над изучением мозга подростков.
16
Научный руководитель моей диссертации Крис Фрит – муж Юты. Они до сих пор являются для меня наставниками – людьми, к которым я обращаюсь, если у меня есть вопрос или проблема.
Завесу тайны над тем, как развивается мозг подростков, приоткрывают их дневники, что очень жизненно показано в передаче радиостанции BBC Radio 4 «Мой подростковый дневник», в которой известные личности читают подчас болезненно постыдные юношеские записи [17] . Недавно я обнаружила свой собственный дневник. Мои родители наводили порядок на чердаке дома, в котором они живут вот уже сорок лет, и передали мне множество затхлых коробок, в которых чего только не было, от старых учебников до пластинок. В одной из коробок я нашла письма, которые получала в юности – от подруг, друзей по переписке, парней, – и дневники, которые писала в те годы. Я и забыла, что в подростковом возрасте вела дневники, поэтому ощутила смесь интереса и трепета при мысли об их чтении. Как я и предполагала, записи рисовали портрет довольно типичной девочки-подростка, занятой мыслями о нарядах, музыке, подругах и парнях, с редкими прочувствованными вставками об ужасах войны (на тот момент разворачивалась Война в заливе [18] ).
17
Программу ведет моя закадычная подруга Харриет Джейн.
18
Война в Персидском заливе (2 августа 1990 – 28 февраля 1991) – война между многонациональными силами (МНС) во главе с США, по мандату ООН, и Ираком за освобождение и восстановление независимости Кувейта. – Прим. переводчика.
Итак, я обнаружила, что была типичным подростком. Возможно, как и большинство из нас. Иногда я задаюсь вопросом: неужели мы забываем собственные юношеские годы, когда размышляем о поведении современных подростков? Взрослые с готовностью критикуют их за переменчивое настроение, эгоцентризм и рискованные решения – но, как мы видели выше, так они поступают уже по крайней мере две тысячи лет: Сократ и Аристотель столь же пренебрежительно и критично отзывались о молодых людях Древней Греции, как и любой из родителей или учитель XXI века. У типичного для подростков – по крайней мере, в глазах взрослых – поведения длинная история.
Однако была и другая сторона моих подростковых лет, отличавшая меня от сверстников. Пока я тратила уйму времени на размышления об одежде, которую можно было бы купить на распродаже армейского резерва, о том, смогу ли я пойти на концерт в субботу и кто из моих подруг в кого влюблен, на заднем плане разворачивалось нечто более серьезное и пугающее. Мой отец, Колин Блэкмор, производил медицинские исследования с использованием подопытных животных, а потому многие годы был главным объектом нападок британских групп защитников прав животных. Это значило, что мы жили под постоянной угрозой нападения. Активисты этой организации угрожали похитить меня и двух моих младших сестер, в результате чего нас троих, тогда в возрасте от 6 до 11 лет, провожали в школу и из школы находящиеся под прикрытием полицейские на машине без опознавательных знаков. Этот период жизни оставил наиболее глубокий след в моей памяти. Почему-то полицейские были одеты в кожаные куртки с заклепками и были заметны, как бельмо на глазу, в нашем тихом зеленом районе северного Оксфорда. Мы с сестрами шли пешком несколько кварталов до школы, а полицейские потихоньку следовали за нами на своей колымаге. Нам это казалось забавным, но я также припоминаю, что мне было ужасно стыдно и я надеялась, что никто из моих друзей их не заметит.
Наш дом находился под круглосуточной охраной и благодаря воротам на электронном управлении, множеству систем сигнализации, камерам и тревожным кнопкам прямого оповещения полиции больше напоминал крепость. Каждый раз, когда мы собирались куда-то ехать, родители проверяли днище машины на предмет наличия бомбы с помощью специального детектора с зеркалом. Мне не очень-то нравилось садиться в машину, которая могла взорваться после включения зажигания.
С годами угрозы и их жестокость становились все более серьезными. Толпы защитников прав животных собирались по субботам в Оксфорде, часто прямо перед домом моих родителей. Они выкрикивали в мегафон оскорбления и громогласно спорили с моим отцом, храбро и спокойно дававшим им отпор. (Моя восьмидесятилетняя бабушка, жившая с нами все это время, относилась к ситуации более резко и просто просила их «отвалить».)
Иногда полиция заранее узнавала об этих сборищах. Трудно представить себе, как это все организовывали так быстро и как об этом узнавала полиция, ведь дело было задолго до появления мобильных телефонов и свободного доступа в Интернет. Когда это случалось, перед нашим домом появлялась машина с «мигалками», а полицейские в форме патрулировали улицу с собакой. Как-то раз все британские защитники прав животных выбрали нашу улицу в качестве места встречи для ежегодного протеста. Дорогу заполонили конные полицейские, перекрывшие въезд всем подряд. Даже нашим соседям не разрешили подъехать к собственному дому. И снова я, будучи подростком, сгорала от стыда. Что интересно, я не очень-то переживала из-за опасности этого противостояния или неудобства для других, даже для моих родителей. Я больше была сосредоточена на том, что люди, в особенности мои друзья, могли обо мне подумать: со мной происходило нечто такое, чего не происходило с другими, а в том, что касается жизни подростка, «не как у всех» чаще всего значит «плохо».
Ситуация усугублялась. Банды в черных масках били окна и закидывали в дом кирпичи. Несколько раз нашу машину облили растворителем, и помимо очевидного косметического ущерба для машины наша кошка, любившая спать на ее крыше, получила химический ожог лап. Отцу присылали по почте письма с бритвенными лезвиями внутри.
Кульминацией стала бомба, которую доставили в наш дом перед Рождеством в 1993 году. Тогда я только поступила в университет и приехала к родителям после первого семестра; 22 декабря принесли посылку, по форме напоминавшую тубус. Я приняла ее, думая, что это для меня, но, заметив, что она адресована отцу, оставила ее под столом рядом с входной дверью. Отец вернулся поздно, увидел посылку и, к счастью, вспомнил регулярные предупреждения от полиции по поводу необычных свертков. Он заметил, что посылка необычно тяжелая с одного конца, и решил оставить ее на ночь в багажнике машины. На следующее утро ее забрала полиция; позже ему сказали, что это была смертоносная бомба, содержащая триста граммов взрывчатки. Если бы я ее открыла, чтобы взглянуть на содержимое, я бы погибла.