Изобрети нежность
Шрифт:
– Домой не пора?.. – не дождавшись ответа, спросил мужчина.
– Я посижу, дядя Андрей! – раздраженно и коротко отозвалась, будто выстрелила через плечо, Вика. С приближением Павлика она поднялась и теперь стояла, прислонившись к воротному столбу, ждала, то ли предчувствуя, то ли догадываясь, что он к ней.
– А мать как велела?..
Она по-кошачьи фыркнула и пробормотала что-то невразумительное.
Оскоблив подошвы сапог, мужик еще немного потоптался на крыльце, по-коровьи протяжно вздохнул и ушел в дом.
Толком рассмотреть
– Ты Вика?
– Я-а! – мяукнула она в меховой воротник. И зачем-то передернула плечами, будто гордясь, что именно она-то и есть Вика.
Павлик неуклюже сунул ей письма:
– Вот… Костя передал.
– Ой! – Она быстро оглянулась на дом, так что Павлик не успел рассмотреть ее лица, и опять надежно спряталась в мех. – А ты кто?!
– Никто, – сказал Павлик, – Костя велел ответ принести…
Та сразу засуетилась. Прижав к груди Костины послания, глянула в одну сторону, потом в другую, бросила Павлику: «Подожди меня!» – и метнулась через открытые ворота сначала к крыльцу, потом назад. Увидела яркий свет из окна, за углом, и скрылась в том направлении.
Пока она читала, Павлик переминался с ноги на ногу около скамейки.
Наконец она выбежала из ворот и, теперь уже обеими руками стискивая меховой воротник, подступила вплотную к Павлику.
– Ой, нас поймают. Я боюсь! – И уставилась на него глаза в глаза.
Павлик не знал, что сказать ей. Слегка отстранился, напомнил:
– Костя велел: ответ надо…
– Ой!.. – Вика метнула быстрый взгляд на крыльцо, потом в сторону дома, где ждал ее ответа Костя. – Подожди, ладно? Погуляй здесь! – И заговорщически показала вдоль домов. – Я сейчас!
Павлик прошел до самой речки. Глядя на огоньки в доме Ани, с трудом подавил желание перебежать на ту сторону, подняться по скользкой тропинке на косогор и постучать в окошко… Сказать, что записная книжка у него, в сохранности…
Видел от Жужлицы, как выходил на улицу Викин постоялец, закрывал ворота, потом долго ладил запоры… А когда он опять скрылся в доме, Павлик вернулся и некоторое время еще ждал у калитки, наблюдая через щелку за входной дверью. Вика выбежала без пальто, но в огромной пуховой шали, которую она придерживала у подбородка точно так же, как до этого придерживала воротник.
Павлик невольно отстранился от щели, потому что с другой стороны к ней вплотную приник яркий Викин зрачок.
– Я боюсь! – повторила она.
Павлик опять дипломатично промолчал, принимая сунутый через ту же щелку тетрадный листок.
– А ворота на замке! – тревожно шепнула ему Вика.
– Ну и что?.. – спросил Павлик.
Вопрос этот как будто успокоил ее, и она помедлила, дыша через щелку. Но когда Павлик хотел уйти, снова торопливо повторила:
– Нет! Я боюсь!.. У меня руки дрожат!
Павлик вздохнул, не зная, что сказать. Никаких инструкций по этому поводу Костя не давал.
– Я пойду…
– Ви-ка! – послышалось за ее спиной вместе со скрипом открываемой двери. Она сразу отскочила в сторону, и голос ее прозвучал, подобно короткой пулеметной очереди, уже от угла, за которым она читала письма.
– Что, мне теперь шагу ступить нельзя?! – И почти в ту же секунду громким шепотом через какую-то другую щель: – Иди вдоль забора, слышишь?! – Попом новая очередь – по направлению к дому: – Может, вы лучше свяжете меня или на веревочку посадите?!
Павлик послушно двинулся вдоль забора.
Как питекантроп стал человеком
Дома были плотно занавешены все окна – эту перемену Павлик разглядел еще с улицы. Потом он обнаружит, что Костя за его отсутствие открыл мансарду, которую Татьяна Владимировна заперла до лета на большой висячий замок, втащил туда пару табуретов, маленькую репродукцию с картины художника Врубеля «Испания», которая висела до этого внизу, расстелил на топчане постельное белье, одеяло, даже половичок разыскал где-то…
Потрескивала печь, и грелась в алюминиевой кастрюле вода на плите.
Письмо обрадовало Костю. Он принялся командовать:
– Дела наши идут, как надо, Павка! Давай здесь для начала порядочек наведем! А после у нас хозяйка будет… Ты пока около печки замети. А я с посудой расправлюсь!
И в то время, когда Павлик тщательно выскребал застрявшие между половыми досками и под железным щитом кусочки сосновой щепы, угля, попутно обнаружил здесь же одну двухкопеечную монету и несколько материных приколок, Костя, засучив рукава белой рубашки, убирал посуду, то есть рассовывал ее с глаз долой: в стол, в шкафчик, в пустое ведро, в духовку. Волосы его и широкий, с красными цветами галстук развевались при этом, делая Костю чуть-чуть похожим на репродукцию с другой картины художника Врубеля «Демон».
– Понимаешь, старик, мы с ней в кино познакомились. Гляжу, какая-то цаца подходит к человеку: «Опять на вечернем сеансе?» Это она Вике, значит. Какое ее дело?! «А что до шестнадцати лет на сеанс не допускаются – читала?» – спрашивает. Потом оказалось – ее учительница. А тут я подхожу, говорю: «А вы читали, что после шестидесяти надо дома сидеть, у телевизора?» Ей, правда, оказалось двадцать с чем-то. Но это все равно. Правила, Павка, старики выдумывают, а выполнять их заставляют нас. Чего они понимают? Люди теперь в сто раз быстрее взрослеют! Наукой доказано. Они считают, мы на их деньги живем. Нужны нам их деньги! Сами заработаем!