Изумрудное дело

Силинская Нина

Однако неожиданные новости о палисандровой шкатулке и загадочном фермуаре разожгли его любопытство. Он решил заехать ко второй своей сестре – Людмиле, чтобы обсудить с ней полученное известие и, может быть, узнать что-то новое. Дом Людмилы он не любил. Если у Майи квартира была артистично-аристократической, то у Людмилы в нос шибал купеческий дух. Шкафы были переполнены советским хрусталем, скульптурными изделиями ЛФЗ, стены и полы были сплошь закрыты коврами, а в бельевых шкафах хранились груды льняных салфеток и скатертей, постельного белья, не распакованные пакеты с пледами и одеялами.

При этом стол она всегда накрывала дешевой бумажной скатеркой с бледными пятнами бывших застолий, Рюмки ставила простые стеклянные, да еще с каким-нибудь дефектом. И кушанья были соответствующие: пролетарский винегрет, селедка, а на горячее – сардельки, а то и тушенка с картошкой.

Людмила удивилась его приходу. От еды он отказался. Сели пить чай. Не откладывая в долгий ящик, Игорь Борисович рассказал сестре про палисандровую шкатулку с драгоценностями.

– Вот сестра так сестра, – громко возмущалась Людмила, – Ни словом мне никогда не обмолвилась про свои сокровища. Да и были ли они? Небось, померещилось. Согласись, что это неестественно, так горевать, как она. Ну любила, ну душа в душу, но ведь год уже прошел. Сколько можно надрываться? Сегодня Юля была у нее. Юлька моя – девчонка приметливая, сразу сообразила, что тетка чем-то расстроена. Так та наплела ей, что, дескать, могилу Василия Ивановича разворошили.

– Так ты ничего не знаешь про этот фермуар?

– Ничегошеньки. Видом не видала, слыхом не слыхала. А моя Юлька еще отличилась, взяла да спросила Майку, написала ли та завещание?

– Так в лоб и спросила?

– Ну, может, и не в лоб, неважно. А та ей говорит: завещание не писала и даже не думала, я, мол, пожить еще собираюсь. Так что соображай. Если завещания нет, мы с тобой наследуем все вдвоем.

– Это, если мы ее переживем.

– Ну, это само собой.

Игорь Борисович взял на заметку разворошенную могилу. Распрощавшись с сестрой, он столкнулся в передней со своей племянницей Юлечкой. Та отиралась возле двери, то ли подслушивая, то ли поджидая его.

– Что ты узнала о беспорядке на кладбище? – спросил он, поздоровавшись со своей блеклой племянницей.

– Здравствуйте, дядечка, да немного я узнала. Тете Маечке позвонили с кладбища и сказали, что кто-то покопался на дяди Васиной могилке. Кажется, поребрик сломали, что-то там еще, она сама еще не видела.

«Надо самому все разузнать», – подумал Игорь Борисович и вышел на потемневшую улицу.

Глава 4 Заповедный мир Интернета

Юлечка Бондаренко, столь невысоко ценимая своими родственниками, была, между тем, очень довольна собой и своей жизнью. Как хорошо, что она выбрала нужную специальность – кибернетику, как хорошо, что окончила ЛИТМО, как хорошо, что получила распределение именно в это НИИ. Их институт с трудно запоминаемым названием и весьма невнятными научными задачами, одним из первых был компьютеризирован. Их директор имел связи в Курчатовском институте, и когда там появилась кооперативная компания Relcom, подключающая к Интернету, сумел выпросить в министерстве деньги на обзаведение самой передовой на то время техникой. Таким образом, его сотрудники имели доступ к вожделенному

Интернету. К этим сотрудникам относилась и молодой специалист Бондаренко. В ее обязанности входило отслеживание новейших публикаций по теме взаимодействия систем управления в параллельных структурах. Приходилось подучивать английский, основная информация в Интернете была на этом языке. Но чем менее были доступны сведения для простого обывателя, тем выше было самосознание Юлечки. Она принадлежала к элите, к тем, кто входит в международную паутину связи, в клуб посвященных. Погружаясь в виртуальное пространство, Юля чувствовала себя адептом тайного знания, как какой-нибудь алхимик или розенкрейцер в средние века. Какими обыденными и недалекими казались ей бывшие соклассницы, болтавшие без устали о парнях, нарядах и вечеринках. Как презирала она их в душе! Интернет заменял ей все: и дружескую беседу за полночь о самом сокровенном, и трепетное ожидание любовного свидания, и запахи осеннего сада, и уют летнего вечера на веранде, и встречу с неизвестным в далеких путешествиях. Интернет был местом, где не нужно было притворяться нежной дочерью, дружелюбной коллегой, веселым товарищем. Здесь можно было быть самой собой. А ей хватало собственного общества. Никто другой ей был не нужен.

Свою особенность, свое отличие от других, Юля ощутила очень рано. Еще в детском саду она не могла понять, почему некоторые дети цепляются за родителей, ревут, не желая с ними расставаться. Например, Алешка Орлов, крупный мальчишка, ревел, не стесняясь, прощаясь с отцом. Тот был летчиком, отсутствовал по нескольку дней, а сын по нему тосковал. Юлечка с любопытством смотрела на глупого Алешу. Сама она никогда не плакала. Она не любила, когда мать ее тискала, обнимала, целовала. Ей всегда хотелось вырваться в прохладу, в одиночество. С другими детьми она не ссорилась, но и вместе играть не любила. Ей было досадно, что игрушки общие, и приходится ждать, когда с нужной тебе вещью наиграются другие. Но почти всегда умела она выманить нужную ей игрушку. Уже тогда, в раннем детстве, Юля начала осознавать, что она умнее своих ровесников. Она никогда не раздражала воспитателей. Делала все аккуратно, не торопясь, но и не отставая от других. В драках не участвовала. Вообще, ей было не свойственно сильное проявление каких-либо чувств. Восторг, смятение, испуг, восхищение – таких чувств она не испытывала и не понимала в других. Равно ей чужды были сочувствие, сострадание, жалость. Когда такие чувства проявляли другие люди, она им не верила. Какое дело было ей, Юле, если Танька до крови разбила себе коленку, или Вовка, зацепившись за гвоздь, порвал новое пальтишко? Также, как позднее не трогали ее чужие огорчения: измена возлюбленного или потеря накопленных денег. Расстройство из-за потери денег было, по крайней мере, понятно. Из-за дефолта мать не смогла купить Юле отдельную квартиру. Накопленных на первый взнос в кооператив денег – -3000 рублей хватило на три пары набоек. Мать убивалась, а Юля злилась. Почему она должна страдать из-за чьей-то глупости! Нужно строить свою жизнь так, решила она, чтобы не зависеть ни от родителей, ни от государства, ни, тем более, от возлюбленных.

Конец ознакомительного фрагмента.