Изумрудные зубки
Шрифт:
– Еж, ты не рад?
– Чему?
– Тому, что мне некуда больше уйти от тебя! Мы теперь совсем вместе и очень надолго.
– Рад, рад, очень рад, – пробормотал он и снова начал раскуривать трубку. – Кажется, вляпались вы, Глеб Валерьевич, по самое «не хочу», – тихо сказал он себе.
– Что? – весело переспросила Татьяна. – Что ты бормочешь?
– Что сделаем мы с тобой в квартире ремонт, поставим слоников на комод, купим дачу и в выходные будем варить вонючие щи...
Таня
Она вылезла из-под пледа, пригладила волосы, хотела одеться, но обнаружила, что на ней белая блузка и широкая юбка, которая сильно измята. Голова была тяжелая, сознание мутное. Зря она прилегла, зря заснула, зря закрылась с головой пледом. Уж очень мучительным оказалось возвращение в действительность.
Таня выглянула в коридор. Там большой, представительного вида мужик, кряхтя, стаскивал с ног ботинки. Вокруг него бегала, стуча каблуками, мама.
– Афанасий, – сварливо приговаривала она, – сколько раз говорила тебе, когда задерживаешься – звони! Чахохбили остыли, водка нагрелась, петрушка завяла! Тапки надень! Пиджак сними! Руки помой! Ходи сюда! – Мама тычками в спину направила Афанасия в зал, где был накрыт стол.
– Здрасьте... – Таня выскользнула в коридор.
– Вечер добрый, – оглянулся и смущенно поздоровался Афанасий. Женские тапки, которые он нацепил, были ему малы и он смешно ковылял в них к столу.
– Мам, я пошла! – крикнула Таня.
– Иди, иди!
Таня оделась, обулась, но прежде чем выйти, зашла на кухню. Там, в холодильнике, она нашла литровую бутылку водки и украдкой сунула ее под куртку.
На лестнице она вспомнила, что забыла сумку с вещами, но решила не возвращаться – ведь не факт, что она одержит победу в трудном деле выживания юной фурии из собственного дома.
На улице было сыро и холодно. Лето скончалось еще неделю назад, и сейчас стояло мерзкое межсезонье, когда не знаешь, что на себя одеть. Недалеко от подъезда, на лавочке, она заметила сгорбившуюся Сычеву. Сычева курила и, кажется, плакала.
– Танюха, ты чего здесь? – спросила Таня, присаживаясь рядом. Подниматься в свою квартиру ей было страшно и унизительно. Хотелось оттянуть этот момент.
– Я... я засиделась там, – сдавленно сказала Сычева и кивнула куда-то наверх. Она и вправду ревела – тихо, зло, кусая кулак. – Засиделась допоздна, тачку ловила, ловила, вот, отдохнуть присела... – Она вытерла слезы и улыбнулась.
Таня тоже улыбнулась.
– Ты не можешь поймать такси?! Ты этот анекдот другому кому-нибудь расскажи. – Она вытащила из-под куртки бутылку водки и стала рассматривать этикетку.
– Откуда дровишки? – спросила Сычева, кивнув на водку.
– Ворованная, – усмехнулась Таня.
– Тоже неплохо. Ты с ворованной водкой еще смешней, чем я не поймавшая тачку. Давай сюда ее!
– Кого?
– Водку!!
– Зачем?!
– О господи! Пить!
– Как... пить?
– Из горла. Вот конфетка пополам. – Сычева вытащила из кармана замусоленную конфетку. – Я так понимаю, – сказала она, – что причина наших несчастий одна. Значит, и пить будем вместе!
– А... Нет, я мужа пошла отбивать. Мне пить нельзя, – сказала Таня и поплотней запахнула куртку, потому что то ли страх, то ли холод вызвал у нее сильный озноб. Она встала и хотела уйти, но Сычева схватила ее за руку и усадила обратно.
– Сиди, – со злостью сказала она, – там и без тебя весело.
– Ты... ее... видела? – шепотом спросила Таня.
Сычева кивнула.
– Ну?..
– Вешалка. Глаза как у коровы. От Глеба я не ожидала. Полная редакция нормальных баб! И на тебе... скелетон с гитарой! Блин, от злости хочется... – Сычева начала боксировать кулаками воздух.
Таня вдруг смогла зареветь. Скудно, без обильных слез, но все-таки – зареветь, тихонько поскуливая.
– Не реви. На, выпей! – Сычева ловко свинтила с бутылки крышку и протянула водку Тане. – Пей!
Таня, которая крепче вина никогда ничего не пила, зажмурилась, затаила дыхание и сделала пару глотков.
Наверное, градусы в водке были совсем ерундовые по сравнению с болью, терзающей душу, потому что водка показалась водой. Теперь уже не зажмуриваясь и спокойно дыша, Таня выпила почти половину.
– Эй, мне оставь! – всполошилась Сычева. – Мне тоже хреново. – Она отняла бутылку и надолго к ней присосалась.
Потом они по братски разделили конфетку. Конфетка оказалась такой же безвкусной, как водка.
– Ну вот мы и подруги, – сказала Сычева и захохотала.
– Да? – удивилась Таня и распахнула куртку. Стало вдруг жарко, и озноб трансформировался в веселье.
– По несчастью! – заорала Сычева.
Они по очереди опять приложились к бутылке. Закусывать им было больше нечем, поэтому они просто громко выдыхали «Ха!» и занюхивали рукавом, как видели это в кино.
– Какая у тебя кофточка! – Сычева распахнула на Тане куртку и пощупала кружевные воланчики.
– Это из «Бурды», – похвасталась Таня. – Сама шила!
– А я не шью, – горько вздохнула Сычева. – Не шью, не варю, не пилю, не рублю... только пью и курю. Будешь? – Она протянула Тане смятую пачку сигарет.
– Н-нет. Я не умею.
– А тут и уметь нечего. Не на рояле играть. – Она прикурила сигарету и вставила ее Тане в рот. – Кури! Легче станет.
Таня вдохнула дым и закашлялась. Но терпкий дым ей понравился и она опять затянулась. Вторая затяжка прошла без спазмов, только голова закружилась приятно, – словно в детстве, на карусели.