Изуверский интернат
Шрифт:
Миссис Басс принесла в свой класс коробку карандашей и заставила учеников сравнивать — какой из карандашей короче или длиннее других. Если бы миссис Басс не была так занята хождением по комнате с криком «Измеряйте!», она могла бы, взглянув на Клауса, решить, что он разделяет ее страсть к измерению, — так сосредоточен был его взгляд. Но в то утро Клаус работал на автопилоте, что в данном случае означало «измерял карандаши машинально, не думая». Прикладывая к линейке один карандаш за другим, он перебирал в уме прочитанные им книги, которые могли бы оказаться полезными в теперешней ситуации. И если бы завуч Ниро перестал упражняться на скрипке и бросил взгляд на свою малолетнюю секретаршу, он бы счел, что она трудится изо всех сил, запечатывая продиктованные им письма в
Квегмайры, непонятно почему, отсутствовали во время ланча, так что Бодлерам пришлось все-таки есть руками. Отправляя в рот пригоршнями спагетти и стараясь есть как можно опрятнее, трое детей так напряженно думали, что почти не разговаривали. Но и без разговоров было понятно, что им не удалось разгадать план Учителя Чингиза и они не изобрели никакого способа избежать встречи с ним на лужайке, а встреча между тем все приближалась с каждой горстью спагетти.
Вторую половину дня Бодлеры провели примерно так же: игнорируя рассказы мистера Реморы, карандаши миссис Басс и убывающий запас скобок для скрепления бумаг. И даже во время гимнастического часа (один из Кармелитиных хвастливых друзей оповестил Бодлеров, что уроки Чингиза начнутся со следующего дня, а пока все будут бегать как обычно) трое Бодлеров носились по лужайке в полном молчании, сосредоточив все свои умственные силы на поисках выхода из создавшегося положения.
Бодлеры так притихли и так глубоко задумались, что за обедом, когда Квегмайры неожиданно уселись за стол напротив них и одновременно выпалили: «Мы решили вашу проблему», Бодлеры испытали испуг, а не облегчение.
— Ух, — проговорила Вайолет, — как вы меня напугали.
— А я думал, вы почувствуете облегчение, — сказал Дункан. — Вы не расслышали? Мы решили вашу проблему.
— Мы испугались, но одновременно почувствовали облегчение, — ответил Клаус. — Как это — решили проблему? Мы с сестрами весь день над ней бились, но ничего не придумали. Мы же не знаем, что именно затевает Учитель Чингиз, хотя ясно: что-то затевает. И мы не знаем, как избежать свидания с ним после обеда, хотя уверены, что он выкинет что-то ужасное.
— Сперва я подумала, что он просто хочет похитить нас, — сказала Вайолет, — но тогда зачем ему маскироваться?
— А я сперва подумал, не позвонить ли все-таки мистеру По, — подхватил Клаус, — рассказать, что здесь происходит. Но если Графу Олафу удалось одурачить усовершенствованный компьютер, то что ему стоит одурачить обыкновенного банковского служащего?
— Ториша! — согласилась Солнышко.
— Мы с Дунканом тоже весь день ломали себе над этим голову, — сказала Айседора. — Я исписала в записной книжке пять с половиной страниц — все идеи, которые приходили в голову, а Дункан исписал три страницы.
— У меня почерк мельче, — объяснил Дункан, протягивая свою вилку Вайолет, чтобы она в свой черед съела кусок мясного рулета, который они получили на обед.
— Перед самым ланчем мы сверили записи, — продолжала Айседора, — и у нас совпала одна идея. Тогда мы потихоньку ускользнули и привели наш план в действие.
— Поэтому нас и не было за ланчем, — добавил Дункан. — Как видите, у нас лужицы питья на подносах вместо стаканов.
— Можете воспользоваться нашими, — Клаус протянул стакан Айседоре, — вы же делитесь с нами ложками и вилками. И в чем состоит ваш план? Как вы привели его в действие?
Дункан и Айседора с улыбкой переглянулись и пригнулись поближе к Бодлерам, чтобы никто не подслушал.
— Мы заклинили заднюю дверь зала, чтобы она не закрывалась, — торжествующе выпалил Дункан, и они с сестрой, довольные, откинулись на спинки стульев.
Однако Бодлеры не разделяли их торжества. Они пришли в замешательство: им не хотелось обижать обоих друзей, которые ради них нарушили правила и пожертвовали стаканами, но и не могли взять в толк, каким образом заклиненная дверь решает их проблемы.
— Извините, — сказала, помолчав, Вайолет, — но все-таки как заклиненная дверь может избавить нас от неприятностей?
— Как? Тебе непонятно? — удивилась Айседора. — Мы сегодня сядем в заднем ряду и, как только Ниро заиграет, выйдем на цыпочках из зала и прокрадемся на лужайку. Таким образом мы сможем наблюдать за вами и Учителем Чингизом. Если случится что-то нехорошее, мы бросимся назад и оповестим завуча Ниро.
— Замечательный план, правда? — сказал Дункан. — Я очень горжусь собой и сестрой, хоть и нескромно так говорить.
Бодлеры с сомнением посмотрели друг на друга. Им не хотелось огорчать друзей и критиковать их план, тем более что сами Бодлеры ни до чего не додумались. Но Граф Олаф был таким хитрым и таким злобным, что бодлеровская троица не сочла заклиненную дверь и тайную слежку за Олафом лучшим способом защиты от его коварных происков.
— Мы очень ценим, что вы стараетесь решить наши проблемы, — мягко сказал Клаус, — но Граф Олаф коварен, как никто. У него всегда что-то есть про запас. Мне бы не хотелось, чтобы вы из-за нас рисковали.
— Не говори ерунды, — твердо сказала Айседора, сделав глоток из стакана Вайолет. — Рискуете вы, а мы обязаны вам помочь. Мы не боимся Олафа. Я уверена, что план наш очень удачен.
Бодлеры снова переглянулись. Довольно храбро со стороны Квегмайров было не бояться Олафа и быть уверенными в своем плане, но трое Бодлеров очень сомневались, правильно ли проявлять такую храбрость. Олаф был настолько подлым субъектом, что благоразумнее представлялось бояться его. При этом он сорвал столько бодлеровских замыслов, что быть до такой степени уверенными в своем плане в данном случае казалось не очень умно. Однако Бодлеры были так признательны друзьям за их старания, что не стали больше ничего говорить на эту тему. В последующие годы бодлеровские сироты не раз жалели, что не стали тогда больше ничего говорить, но сейчас они закончили с Квегмайрами обед, попеременно передавая друг другу вилки и стаканы и стараясь разговаривать о чем-нибудь другом. Они обсудили разные проекты по улучшению Сиротской лачуги, и какие еще исследования можно провести в библиотеке, и как быть с проблемой скобок, запас которых быстро иссякал, и не заметили, как прошел обед. Квегмайры поспешили на концерт, пообещав ускользнуть при первом удобном случае, а Бодлеры покинули столовую и направились к лужайке. В закатном солнечном свете перед детьми на бурую траву ложились их длинные-длинные тени, как будто Бодлеров растягивал какой-то страшный механизм. Они глядели на свои тени, казавшиеся плоскими, как листки бумаги, и с каждым шагом все сильнее становилось желание делать что-нибудь другое, все, что угодно, только не встречаться на лужайке с Учителем Чингизом наедине. Лучше бы идти все дальше и дальше, под арку, через лужайку, наружу, в мир. Но куда им деваться? Трое сирот были совершенно одиноки. Родители умерли. Банковский попечитель чересчур занят, и ему не до них. Единственные их друзья — двое таких же, как они, сирот — сейчас, как очень надеялись Бодлеры, уже успели улизнуть из зала и следят за тем, как Бодлеры приближаются к одинокой фигуре Учителя Чингиза, нетерпеливо поджидающего их на краю лужайки. Угасающий закатный свет (слово «угасающий» означает здесь «неясный, делающий все вокруг особенно зловещим») превратил тень от учительского тюрбана в огромную глубокую дыру.
— Опаздываете, — проскрипел Чингиз.
Подойдя ближе, дети увидели, что он держит обе руки за спиной, как будто прячет что-то.
— Вам было велено явиться сюда сразу после обеда, а вы пришли позже.
— Извините нас, — сказала Вайолет, вытягивая шею и пытаясь подглядеть, что там у него за спиной. — Без ложек и вилок мы ели дольше.
— Будь вы посообразительнее, — проворчал Чингиз, — одолжили бы у ваших друзей.
— Нам это не пришло в голову. — Когда приходится отчаянно лгать, в желудке от чувства вины нередко начинается дрожь, и сейчас Клаус почувствовал, что у него внутри все дрожит. — Какой вы все-таки умный, — добавил он.