Изуверский интернат
Шрифт:
— Здравствуйте, Учитель Чингиз, — сказал Клаус.
— Джифидио! — выкрикнула Солнышко.
— Приятно с вами познакомиться. — И Учитель Чингиз ухмыльнулся. Бодлеры поняли, что он воображает, будто перехитрил их, и очень доволен собой.
— Ну, как по-вашему, Учитель Чингиз? — осведомился Ниро. — Имеет кто-нибудь из этих сирот ноги, какие вы ищете?
Учитель Чингиз почесал тюрбан и посмотрел с высоты своего роста на детей с таким хищным выражением, будто перед ним стоял ряд вкусных блюд в салат-баре, а не пятеро сирот.
— О да, — сказал он скрипучим голосом, который до
— Мне тоже. — Ниро даже не удосужился упомянуть, что Квегмайры тройняшки. Затем он посмотрел на часы. — Так, пора на концерт. Все идите за мной в зал, если только у вас нет желания купить мне кулек карамелей.
Бодлеровские сироты надеялись, что им никогда не придется покупать какие бы то ни было подарки своему завучу, а уж тем более карамели, которые они и сами любили и не ели давным-давно. Поэтому они пошли за Ниро через лужайку в большой зал. Квегмайры последовали их примеру и по дороге, задрав головы, разглядывали похожие на надгробия здания, которые при лунном свете выглядели еще более зловещими. — Сегодня, — объявил Ниро, — я буду играть скрипичную сонату моего сочинения. Она продолжается не больше получаса, но я сыграю ее двенадцать раз подряд.
— Прекрасно, — одобрил Учитель Чингиз. — Осмелюсь признаться, завуч Ниро, я большой поклонник вашей музыки. Ваши концерты — одна из главных причин, почему мне захотелось работать в Пруфрокской подготовительной.
— Что ж, очень приятно это слышать, — проговорил Ниро. — Не много найдется людей, которые ценят мой талант.
— Я вас понимаю, — подхватил Учитель Чингиз. — Вот я, например, лучший учитель гимнастики в мире, и тем не менее в мою честь не устроили ни одного парада.
— Безобразие. — Ниро покачал головой.
Бодлеры и Квегмайры, шедшие позади взрослых, переглянулись: все эти хвастливые речи вызывали у них отвращение, но они не смели и словом обменяться, пока не добрались до зала и не сели как можно дальше от Кармелиты Спатс и ее противных друзей.
Имеется одно, и только одно преимущество у тех, кто, не умея играть на скрипке, упорно продолжает это делать. Оно состоит в том, что они зачастую играют очень громко и не слышат, как переговариваются слушатели. Конечно, весьма невежливо разговаривать во время концерта, но если игра бездарная, исполнитель никуда не годится, а концерт длится шесть часов, невежливость простительна. Так было и в тот вечер, когда завуч Ниро вышел на сцену и после короткой вступительной хвастливой речи заиграл свою сонату.
Когда слушаешь классическое музыкальное произведение, бывает забавно разгадывать, что вдохновляло композитора написать то или иное сочинение. Иногда композитор вдохновляется природой, и тогда в своей симфонии он подражает трелям птиц и шелесту деревьев. В других случаях композитора вдохновляет город, и тогда сочинение подражает звукам городского транспорта и людским шагам и голосам. Сочиняя же свою сонату, Ниро, очевидно, вспоминал, как при нем кто-то мучил кошку: музыка была громкой и визгливой, что позволяло
— От нашего нового учителя гимнастики мурашки по коже бегают, — заметила Айседора.
— Уж это точно, — согласился Дункан. — Наверное, из-за его вороватого взгляда.
— Вороватый взгляд у него потому, — Вайолет и сама бросила вокруг вороватый взгляд, желая удостовериться, что Учитель Чингиз не слышит, — потому, что на самом деле он не Учитель Чингиз. И он вообще не учитель гимнастики. Он — замаскированный Граф Олаф.
— Я знал, что ты его узнала, — обрадовался Клаус.
— Граф Олаф?! — воскликнул Дункан. — Какой ужас! Как он напал на ваш след?
— Стьюк, — мрачно заявила Солнышко.
— Сестра хочет сказать что-то вроде: «Он нас везде находит», — разъяснила Вайолет. — Она права. Но не важно, как он нас разыскал. Главное — он здесь, и несомненно у него уже готов новый план, как украсть наше наследство.
— А почему ты сделала вид, что не узнала его? — спросил Клаус.
— Да, — подтвердила Айседора. — Если бы ты сказала завучу Ниро, что Чингиз на самом деле Граф Олаф, Ниро прогнал бы этого кексолиза, извини за грубое слово.
Вайолет покачала головой в знак того, что не согласна с Айседорой, но ничего не имеет против слова «кексолиз».
— Нет, Олаф слишком хитер, — возразила она. — Я знала: если я попытаюсь сообщить Ниро, что он не учитель гимнастики, он все равно сумеет выкрутиться, как в случае с Тетей Жозефиной, и с Дядей Монти, и с остальными.
— Верное рассуждение, — согласился Клаус. — Плюс если Олаф подумает, что одурачил нас, больше останется времени, чтобы раскусить его замыслы.
— Лерт! — дополнила Солнышко.
— Сестра имеет в виду, что мы за это время успеем осмотреться — нет ли тут его помощников, — перевела Вайолет. — Очень правильная мысль, Солнышко. Я об этом не подумала.
— У Графа Олафа есть помощники? — возмутилась Айседора. — Несправедливо, чтобы такой плохой человек имел помощников.
— И помощники не лучше, чем он сам, — добавил Клаус. — Среди них две женщины с напудренными лицами, они заставляли нас участвовать в олафовском спектакле. Потом тип с крюками вместо рук, он помог Олафу убить Дядю Монти.
— И, кроме того, не забудь, лысый, он помыкал нами на лесопилке, — напомнила Вайолет.
— Эгину! — Солнышко хотела сказать что-то вроде: «А еще помощник — не то мужчина, не то женщина». — Что значит «эгину»? — Дункан достал записную книжку. — Я хочу записать все подробности, относящиеся к Олафу и его труппе.
— Зачем? — спросила Вайолет.
— Зачем? — переспросила Айседора. — Мы собираемся вам помочь, вот зачем! Неужели вы думаете, мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как вы пытаетесь избежать его когтей?