Извек
Шрифт:
Дана едва не рассмеялась детской непокорности. Вспомнила далёкую юность, когда сама гневила отца подобными выходками. Чудища выпучили и без того круглые глаза, едва не выронив их из орбит. Через мгновение, увидав спокойное лицо повелительницы, захлопнули отвисшие челюсти и вновь замерли, как подобает грозной охране.
Справившись с ползущими вверх уголками рта, Дана вздохнула.
— Мне известно о твоём желании покинуть нас. Ведомо ли тебе насколько это неслыханно?
Русалка медленно кивнула, не отводя решительного взгляда. Дана опустила глаза, разглядывая сверкающие перстни на длинных пальцах,
— А ведомо ли тебе, девочка, что это невозможно?
Русалка поборола волнение и медленно проговорила:
— Невозможно без ведома великой Даны…
— Да и с ведома тоже! — перебила владычица. — Лучше бы ты передумала. Не по нраву мне такие хлопоты!
Точеные пальчики русалки нервно теребили прядку волос, но глаза смотрели так же твёрдо. Частое колыхание волос, прикрывавших грудь, выдавало, какой ценой даётся видимое спокойствие.
— Но я всё равно уйду. — почти прошептала Лелька.
Дана остановила на непокорной холодный взгляд.
— Вот как? Ты готова уйти, зная, что не проживёшь среди людей и тридцати трёх дней?
— Да, великая Дана! Потому как и здесь мне не жить.
Лелька наконец отвела вызывающий взгляд, шмыгнула носом и добавила:
— Отпусти! Дай волю!
Брови богини взлетели вверх, глаза сыпанули искрами.
— Волю!? — вскинулась Дана. — Тебе захотелось воли!? Того, чего нет ни у одного из богов! Того, о чём и сам Род не мечтает! Воли этих злополучных смертных? Воли мучиться, воли умирать? Воли терять самое дорогое во имя неведомой сумасшедшей цели!? Волю брести, не зная куда, только бы не стоять на месте!
Дана вдруг осеклась, и уже бесстрастно продолжила:
— Я всё сказала. Ступай, глупенькая, и забудь эту блажь.
— Я всё равно уйду. — еле слышно прошептала Лелька и, в сопровождении чудовищ, обречённо двинулась прочь. В просвете выхода остановилась вполоборота, метнула взгляд полный отчаянья.
— Прощай, великая и счастливая Дана! Ты не знаешь, что такое любовь! И не узнаешь…
Когда контуры трёх фигур растаяли в дымке солнечных лучей, с лица Даны сошла маска величия. В синеве глаз блеснула давнишняя неизбывная тоска. Она опустила лицо в ладони и замерла под сводами величавых стен маленьким беззащитным комочком. В мокрых пальцах скрылась горькая улыбка. Столетия невыплаканных слёз неслышными словами слетели с губ.
— Я не знаю что такое любовь!? Я не знаю?…
…Лелька, с отрешённым личиком, неподвижно сидела у кромки воды. Рядом с ней, на бревно, то и дело опускались пугливые стрекозы и бабочки. Один раз, преодолевая принесённую рекой преграду, промелькнул уж. Взобрался на гладкую древесину, блеснул чёрными бусинками глаз и скользнул в воду. Над поверхностью осталась только изящная головка с двумя жёлтыми пятнышками.
Вряд ли Лелька заметила охотника за лягушками. Её взгляд был прикован к речной глади. Лёгкий ветерок давно просушил волосы и теперь робко перебирал длинные пряди, будто хотел заплести их в косу, да не находил нужной силы.
Гонимая ветром рябь переливалась на закатном солнце и покрывала реку причудливой сверкающей чешуёй. Русалка пребывала в оцепенении, когда тело словно растворяется в окружающем мире, а глаза не могут оторваться от одной единственной точки, дающей
Краешком сознания Лелька заметила, как недалеко от берега брызнула в рассыпную стайка плотвы. Воображение вяло нарисовало вечно голодную щуку, гоняющую на мелководье рыбью мелочь. Но, вместо спины промахнувшегося хищника, из воды возникла косматая макушка водяного. Старый Щитень болезненно щурился: для его глаз и вечернее солнце было слишком ярким. На берег выходить не спешил — отдыхал, утомлённый поисками любимой ученицы.
Наконец, разглядев примостившуюся на бревне Лельку, ласково улыбнулся и двинулся из реки. Несколько мальков выскользнуло из спутанной бороды и серебристыми искорками шлёпнулись в воду. Щитень остановился, загрёб бородищу узловатой рукой и бережно потряс, выгоняя то, что не успело выпутаться само. Последним отцепился мелкий рачонок, ухватившийся клешнёй за кончик длинного уса, и упрямо не желающий возвращаться в родную реку. Убедившись, что живности не осталось, водяной встряхнул мочалкой бороды и ступил на песок. Подковыляв ближе, погладил Лельку по голове, помолчал. Будто вспомнив, зачем пришёл, вытащил из подмышки маленький свёрток. Развернул, встряхнул и расстелил на бревне рубаху с неброским узором по вороту и рукавам. Присев рядом, поинтересовался:
— Узнаёшь?
Русалка оторвала взгляд от воды и несколько мгновений неверяще смотрела на принесённую одежду.
— Деда, откуда?
— Да всё из старых укромов, — улыбнулся водяной. — Чуял, что приберечь надо. Вишь, не ошибся, пригодилось. Эт мы, старики, без одёжи подмерзаем. Вы же, всё больше волосами наряжаетесь, а середь людей нагишом не можно. Вот только коротковата, думаю, будет. Ну, уж лучше, чем ничего…
Он замолчал. Русалка задумчиво провела ладошкой по мокрой холстине, тронула пальчиком вышивку, подняла глаза на водяного.
— Спасибо, дедушка Щитень.
— На благо, внученька, на благо. — вздохнул старик.
Он тронул ладонью лицо, будто бы смахивая капельки воды. Зажмурился, снова утёрся и, часто заморгав, отвернулся. Лелька перевела взгляд на реку, еле слышно обронила:
— Наверное… попрощаться надо… со всеми.
— Не трудись, к чему кручину множить. Нынче, о тебе наши собирались… Поручили проводить, велели сказать… — водяной прерывисто вздохнул. — Народ твой тут. Ты нам как дочь. Не забывай и да пребудут с тобой Светлые Боги…
Щитень, не оглядываясь, двинулся в воду. Русалка еле заметно кивнула вслед. Глаза заблестели, отражая бегущие по воде круги. Когда истаял последний, Лелька медленно двинулась вдоль берега.
Приближалась первая из оставшихся тридцати трёх ночей…
…Ярило, будто умытая детская мордашка, выглянул из-за холма и по траве наперегонки побежали неугомонные золотистые лучи. Один раньше всех добежал до Лельки и коснулся лба светлой тёплой ладошкой. Русалка наморщила носик, поёжилась от утренней свежести и открыла глаза. Уселась столбиком, тряхнула волнами волос, сладко потянулась. Ослепительный лик солнца вырастал на глазах, неумолимо вздымаясь над макушками деревьев. Лелька вдохнула и замерла, всем телом впитывая давно забытое дневное тепло. Именно эти ласковые прикосновения Ярилы и должны были погубить её на закате тридцать третьего дня.