Извлекатели. Группа "Сибирь"
Шрифт:
— Там не только менты пасутся, — поправил меня Потапов, когда я поделился этим соображением.
— А кто ещё?
— Тентованый «Урал» видишь? Это машина жандармерии. Главные назгулы прикатили, с чего бы это… Они отдельными уголовниками не занимаются. Знаешь, Михаил, хорошо, что нам сейчас не нужно причаливать.
— У Ложкина здесь пикап стоит, сто пудов, — выложил я единственный козырь.
— Не факт, — покачал головой группер.
— Он вполне мог загнать машину подальше, в Усть-Кемь, Подтёсово и даже Шадрино, не угадаешь, — Ваня тоже отказался вставать
Возле Енисейска средняя ширина реки — полтора километра. А дальше будет Анциферовская петля, где Батюшка делает пару плавных изгибов. Русло глубокое, сколько ни вглядывайся — дна не увидишь: это тебе не Ангара. Та хоть и широка, да глубины нет, дно просматривается на перекатах. И в обеих реках вода как слеза, но по оттенку отличается: чистые воды Енисея темнее более мутных ангарских вод. Слившись возле Стрелки, воды эти так и текут на север двумя струями, и пришлая, правобережная, ангарская вода в Енисее намного теплее ледяного коренного потока.
Оставив город за кормой, «Хаски» бодро вышел на стремнину, исчез пристававший у берега комар. Зато в каюте поселились пауты, таёжные оводы. Самое время в тайге для паута. Огромные гудящие мухи с зелёными глазами липнут к телу и сразу впиваются, Тельце напоминает пчелиное. У них два хоботка. И жалят они ими так, что одинокая корова на окраине городка, не выдержав пытки, легла животом в пыль укатанной дороги вдоль береговой полосы, покаталась по земле, стараясь раздавить паразитов.
Погода портилась стремительно.
Низкие свинцово-черные тучи, тянущие за собой стену холодного дождя, наползали с запада. По металлическому корпусу застучали тяжелые, крупные капли. Шквалистый ветер и ливень сплошной стеной отчаянно старались снизить скорость катера. Короткими взрывами оглушал град ледяного гороха, который не сыпался, а буквально бомбил акваторию.
Безумная картина!
Прозрачно-белые, крупные ледяные градины, с огромной скоростью вылетающие из черной тучи врезаются в свинцовую воду, поднимая фонтан брызг высотой сантиметров двадцать, обстреливали катер, и, после рикошета, далеко отскакивали во все стороны… Грохот в рубке стоял неимоверный, а вот стёкла с обратным скосом, конструктивно спрятанные от таких ударов, почти не страдали.
Инстинктивно втянув голову в плечи, я молча наблюдал за буйством стихии. Да уж... Плохо сейчас приходится тем, кто сидит на берегу возле простого костерка и беспомощной, мягкой палатки. Хорошая ткань спасет от потоков воды, но не сможет надежно укрыть от ледовой бомбежки.
Тем временем шквал поднял волну, поверхность воды вздыбилась белыми барашками, начинался настоящий шторм. А плавание на скорости в шторм — удовольствие, прямо скажем, сомнительное. «Хаски» летел, прижимаясь к левому берегу, где волна была поменьше, тормозил, огибая очередной мыс, рывком входил на прямые участки, срывался с глиссирования на виражах. Уткнувшись широким носом в очередной гребень, катер высоко взлетал на волну, завывая выдернутым из воды водометом, и тут же летел вниз, тяжело шлёпаясь о новую преграду.
Устав от шума, я вышел на корму, спрятавшись под коротким козырьком.
Прошли мимо какой-то заброшенной деревеньки.
Домов совсем мало, почти все избы стоят без крыш, стропила страшновато торчат почерневшими ребрами. Дров и чёрных угольных куч на берегу не видно. Нет дров — нет жителей... Да и лодок всего три. Облезлые, преданные людьми деревянные «душегубки» или «илимки». В стороне одиноко поблескивала «дюралька» с подвесным мотором. Будто кто-то случайно заехал. На кладбище...
А вот и ещё одна достопримечательность на моей виртуальной карте. Внизу, на береговом песке небольшого залива, у корней небольшой группы берёзок лежал остов какого-то старого деревянного судна, выбросившегося сюда в поисках спасения либо выброшенного крепким штормом. Приличных размеров деревянный скелет лежал далеко от обреза воды, зарывшись изуродованным носом в песок. И всё-таки это несамоходная баржа. Судя по всему, её вытаскивали подальше от последующих штормов, рассчитывая позже приехать и снять, спасти матчасть…
Не приехали. Или приехали, попробовали было тянуть с помощью трактора и коллективной ругани, да и плюнули, списав судно по акту. Корпус порвали. Нижняя часть ушла в песок более чем на полметра.
Продолжая линию киля до самого уреза воды, по песку тянулась гигантская борозда, лишь внизу замытая волнами. Трава проросла, а вот деревьев ещё нет. Борозда напоминала след, оставленный мифическим речным чудовищем. Описания таких чудищ встречаются в сказаниях эвенков и народа кето. На худой конец борозду проделали гигантским плугом. Вот только сеятеля не нашлось, да и баржа в этой пашне оказалась мёртвым посевом, только чёрные, хорошо просмоленные рёбра чудовища и остались на виду.
За годы судоходства на великой сибирской реке более сотни пароходов и теплоходов, барж и плавкранов утонули, были выброшены на берег или сгорели. Жертвами речной стихии становились как новые суда, так и отслужившие. Часть из них до сих пор покоится на каменистом ложе, часть разбросаны по берегам.
Грустная картина.
По правому берегу тянулись ряды высоченных сосен, такие называют корабельными. А перед этим глаз радовали берёзовые рощи и обманчиво мрачные ельники. Исторически недавно в русском языке существовало много терминов для обозначения тех или иных лесов. Нынче многие из них подзабыты.
Стало нормой называть тайгой все густые северные леса с елью, сосной и лиственницей. Однако так называли дремучий лес лишь в Восточной Сибири, в центральных районах России его называли тайболой, а в Западной Сибири — урманом. Опушка леса — это раменье. И сосняки в разных лесах назывались по-разному. Сосновый лес в болотистой низменности — мяндач, а на сухой возвышенности — бор. Сосна, растущая в бору — конда. Это самое лучшее дерево для любого строительства: лёгкое, стройное, и на корню просмоленное. Вот только вызревают кондовые сосны долго, больше трёхсот лет.