Извращенный Найт-Крик
Шрифт:
— Я мог бы сделать это лучше, — предлагает он в ответ, и мне приходится сдержаться, чтобы не закатить глаза, умоляя выйти и сыграть на его намеке. Это не мой тип прелюдии, не сегодня.
— Я имею в виду, ты мог бы начать с объяснения, какого хрена ты делаешь в моей постели, — парирую я, обнаруживая, что гораздо легче сохранять спокойствие и вести цивилизованный разговор, лежа к нему спиной. Если я не могу видеть его реакции и выражения лица, я могу просто предположить, что они именно такие, какими я хочу их видеть — он чувствует отчаяние и разбитое сердце из-за того, что вел себя по отношению
Его рука расслабляется, когда он проводит пальцами по моей обнаженной руке, и я вздрагиваю от этого прикосновения, щурясь от солнечного света, освещающего мою комнату.
— У меня есть несколько причин, и все они абсолютно эгоистичны. Ты уверена, что хочешь их услышать? — бормочет он, и я киваю, зная, что все, что он собирается сказать, выведет меня из себя, так что я могу с таким же успехом покончить с этим.
— Продолжай, — подсказываю я, когда он сосредотачивается на поглаживании моей руки, а на самом деле не отвечает мне. Хотя, если он попытается остановиться, я заставлю его убрать руку, потому что это чертовски приятно, словно мурашки бегут по моему позвоночнику. Это отвлекает. Вероятно, он позаимствовал эту гребаную идею у Хантера.
— Причина номер один: я, блядь, не собираюсь спать в машине. Я также не буду спать на чертовом диване, как два других придурка. Причина номер два: мне невыносима мысль о том, что ты останешься одна после вчерашнего. Мне никогда не нравилась боль в твоих глазах, Нафас.
— Почему ты меня так называешь? — Выпаливаю я, прерывая его, когда понимаю, что он собирается ударить меня третьей причиной, но я спрашивала его достаточно раз, чтобы заслужить гребаный ответ к настоящему моменту.
Его пальцы задерживаются на моей руке, и я чувствую, что он обдумывает это. Наконец-то решив объяснить мне, что означает то, как он называет меня с той самой первой ночи, когда я встретила его в Найт-Крик и даже не знала его имени.
— Пожалуйста, — добавляю я, умоляя поделиться хотя бы фрагментом информации, и он вздыхает, его тело напрягается, прежде чем он произносит слова.
— Это значит — мое дыхание.
Бабочки порхают у меня в животе, а лицо заливается краской. Я чувствую, как мои пальцы покалывает от шока, и я почти не могу дышать от честности его ответа.
— Но ты назвал меня Нафас еще до того, как узнал мое имя, — бормочу я, пытаясь повернуться к нему лицом, но он быстро прижимает меня к своей груди, так что я не могу.
— И у меня перехватило дыхание, когда я увидел тебя стоящей на балконе и смотрящей на океан.
Я ошеломлена, совершенно сбита с толку. Это совсем не то, чего я ожидала. — Что это за язык? — Я спрашиваю. Мое сердце колотится так сильно, что мне приходится немного сменить тему разговора, чтобы попытаться отдышаться.
— Мой отец, Рез, на четверть индонезиец. Его бабушка была из Индонезии, и она все время называла меня Нафас. Я никогда по-настоящему не понимал необходимости называть кого-то этим прозвищем, пока не увидел тебя.
Кто, черт возьми, этот парень, лежащий сейчас рядом со мной? Как Ксавье Найт, мудак из всех мудаков, называет меня так, что у меня отлегает от сердца с того самого дня, как я, блядь, встретила его? Споры, гнев, травля. Все это
— Я слышу, как ты слишком много думаешь, Иден. Я говорил тебе, что люблю тебя. Ты мне не поверила, и это нормально. Но третья причина, по которой я забрался в твою кровать, чтобы лечь с тобой, заключается в том, что мне просто нужно было быть рядом с тобой, чтобы заснуть. Это было абсолютно эгоистично. Ты можешь сказать мне, чтобы я уходил, или ты можешь сказать мне, как я могу, черт возьми, исправить все, что я сломал.
Каждое слово раскалывает мою душу еще сильнее, как будто его признание — это кувалда, пробивающаяся сквозь кирпичные стены, которые я продолжаю пытаться возвести вокруг себя.
Хватка Ксавьера на мне ослабевает настолько, что я, наконец, поворачиваюсь к нему лицом, что оказывается сложнее, чем я ожидала, поскольку я лежу под одеялом, а он поверх него. Его глаза еще не до конца проснулись, но в них бурлят эмоции. На нем все еще темно-синяя рубашка поло и джинсы, в которых он появился рано утром. Его волосы растрепаны, но он действительно выглядит отдохнувшим.
— Я не знаю, как исправить что-то настолько грязное. Например, что тут можно исправить? Мы всего лишь хаотичные обломки того, что сделал из нас Найт-Крик, — честно отвечаю я, он поднимает руку, чтобы нежно погладить меня по щеке. Я прижимаюсь лицом к его прикосновениям.
— Я знаю, но мы сделаем все правильно. Для нас, для тебя. Чего бы это ни стоило. Я смотрю ему в глаза, вижу только правду, и это пугает меня до чертиков, но есть кое-что, что мы все еще не обсудили. Слон в комнате.
— Что на счет ребенка, Ксавье? — Спрашиваю я, желчь подступает к моему горлу от страха перед его ответом, хотя я знаю, что в любом случае буду растить ребенка с ними тремя или без них.
— А что на счет ребенка, Иден? — он спокойно возражает, и я тут же отчаянно хочу, чтобы он снова назвал меня Нафас, хочу услышать это слово из его уст.
— Ну, тот факт, что он есть, для начала, — говорю я, отказываясь моргать, чтобы не пропустить его реакцию, и когда он хмурится, мое сердце замирает в груди, опасаясь худшего ответа.
Глядя в потолок, я пытаюсь сделать глубокий вдох, боясь увидеть выражение лица Ксавье, когда мои эмоции пытаются взять надо мной верх, но я стараюсь прогнать все это прочь.
— Мне кажется, ты ждешь, что я что-то скажу, а я не знаю, что сказать правильно, — бормочет он, убирая руку от моего лица, чтобы нервно потереть затылок.
— Я хочу, чтобы ты был честен со мной. Я чувствую, что жду, когда ты разозлишься, потому что я говорила тебе, что был имплант, и…
— Нафас, я был там прошлой ночью. Я слышал об этих дурацких таблетках. Никто в этом не виноват. Не ты, не мы, даже не Хантер, — заявляет он и прикрывает мне рот, когда я собираюсь прервать его, мои глаза расширяются, но тот факт, что он назвал меня Нафас, заставляет меня чувствовать себя немного чертовски мягкой по отношению к нему прямо сейчас. — Я не хочу спорить с тобой о Хантере. Очевидно, есть вещи, которых ты не знаешь, и я чувствую, что тебе нужно поговорить с ним об этом, но, честно говоря, он сломлен этим, Иден. Чертовски сломлен.