К далеким берегам
Шрифт:
Физе-на. Оно было покрыто черным лаком и богато убрано разноцветным шелком, а на стенках кают сделаны украшения из бронзы и золота. Гребцы были одеты в одинаковые • кимоно из л иловатого с белым шелка. Играла музыка, и множество лодок сопровождало посланника, Ыа маленьком судне, присланном для того, чтобы перевезти подарки, даже сходни были покрыты циновками и красным войлоком.
— И бездушные вещи, предназначенные для императора, делаются священными для японцев. Дары заключены в ящики топорной работы, завязанные в рогожи, изорвавшиеся и загрязнившиеся в пути, а японцы обращаются
Когда судно, на котором плыл посланник, причалило к берегу, выяснилось, что дом, предназначенный для посольства, находится не в Нагасаки, а в пригородном местечке Мегасаки.
— Японцы опять вежливо солгали, — сказал Резанов.
Дом оказался достаточно обширен, и хорошо обставлен. Дорогие ширмы, художественно вышитые шелком, стояли в комнатах, тонкие белые циновки покрывали полы, а заранее перевезенная с корабля мебель расставлена в величайшем порядке.
Для привезенных из России японцев было устроено особое помещение, у дверей которого поставлена стража. Караульные не допускали к ним никого.
Дом посланника стоял у самого моря. Со всех сторон возвышалась ограда из бамбука, а ворота запирались на замок и охранялись японскими солдатами. Только небо да вершина горы вдалеке были видны из-за изгороди. Гулять можно было только по двору: выход за ограду запрещался. Капитан Крузенштерн и другие морские офицеры, оставшиеся на корабле, могли посещать посланника, но не иначе, как заранее известив японцев, которые посылали каждый раз несколько сторожевых судов сопровождать шлюпку.
— Это наше жилье — не что иное, как почетная тюрьма,— говорили в доме посланника.
Губернатор продолжал любезно осведомляться о здоровье посланника и приказывал доставлять для его стола все, что потребуется. И попрежнему не удавалось добиться ответа на
вопрос о том, когда лее русское посольство получит возможность отправиться в Иедо ко двору японского императора. iS
Наступил и был невесело встречей новый, 1805 год. А в конце января японцы начали украшать зеленью дом посланника и другие постройки на отведенном ему дворе. Оказалось, что наступает японский новый год, который начинается позже, чем в европейских странах.
Губернатор прислал посланнику новогодний подарок. В прекрасно отделанной дорогой шкатулке лежали печенье из риса, красный морской рак, апельсины, кусочек угля, фрукты и конфеты.
— Рисовое печенье означает пожелание, чтобы ваша пища была в будущем году обильна. Рак — пожелание здоровья, потому что раки такой силой здоровья обладают, что у них далее оторванная нога вырастает заново. Апельсин по-японски называется тем нее словом, что и потомство. Губернатор вам леелает иметь большое потомство. А уголь — знак тепла. К тому же он называется по-японски «суми», а это слово значит и богатство. Губернатор желает, чтобы в будущем году на вашем столе была всегда изобильная пища, чтобы вы и ваши дети были неизменно здоровы и леили богато, — объяснили переводчики.
Резанов благодарил за любезность, но продоллеал указывать, что пора положить конец тому досадному олеиданшо, в котором находится русское посольство.
Четыре японца, привезенные на родину, еще больше, чем русские, тяготились тем неопределенным положением, в котором оказались. Они продолжали лсить на одном дворе с посланником, но к ним была приставлена особая стража. Несмотря на все просьбы, им не удалось ни разу дать знать о себе даже своим семьям, которых не видали семь лет. Наконец эти японцы узнали от одного из переводчиков, что Кодая, которого много лет назад привез из Сибири поручик Лакеман, продолжает находиться в заключении, хотя тоже попал за пределы своей страны совершенно невольно.
Один из четырех японцев не выдержал томительного ожидания и попытался покончить с собой. Ему помешали, схватив за руку, но он успел нанести себе тяжелую рану. Однако и этот
Японские караульные.
С гравюры из атласа Крузенштерна.
случай не изменил положение заключенных японцев. Каждый день приезжал японский врач и осматривал рану; приезжали баниосы, подолгу допрашивавшие больного, но он попрежнему оставался под караулом. Японцам, попавшим на родину после стольких испытаний, пришлось убедиться, что они останутся в подозрении на всю жизнь и, может быть, никогда не смогут увидеться с родными.
Наконец в конце марта губернатор передал через переводчиков, что в ближайшие дни приедет в Нагасаки один из важнейших японских вельмож, имеющий сан даймио — государственного советника. Даймио должен был объявить от имени императора решение относительно русского посольства.
«Мы поняли, что император, послав важного государственного советника объявить свою волю, решил не принимать российского посланника. Известить о позволений приехать в Иедо можно было и .через курьера. К тому же японцы начали осведомляться, все ли исправления на корабле закончены и может ли он выйти в плавание. Мы стали готовиться к отплытию», рассказывал потом капитан Крузенштерн.
Обер-баниоеы посетили Резанова и заявили, что при беседе е даймио и губернатором он должен проявить подобающую почтительность.
— Когда будет говорить с вами даймио, вы должны пасть ниц и слушать, склонив голову к полу, — заявили японцы.
— На это я не соглашусь ни в каком случае, — ответил Резанов.
— Но ведь даймио будет говорить от имени императора, и вы должны оказать ему соответствующее почтение.
— Но ведь и я тоже представитель своего императора и не могу допустить, чтобы он унижался в моем лице, — возражал посланник.
Японцы е недоумением качали головами, толковали о чем-то между собой и решались пойти на некоторые уступки.
— Вы, по крайней мере, станьте на колени и низко поклонитесь, — предлагали обер-баниоеы.
— И этого не сделаю. Поклонюсь так, как полагается по требованиям вежливости, принятым во всех европейских государствах, — говорил Резанов.
— Да поклониться подобающим образом совсем нетрудно, — уговаривали японцы.
Переводчики склонялись до земли, доказывая, что такие поклоны можно делать без всяких усилий.