К далеким берегам
Шрифт:
Каюты были залиты водой. Многие вещи, сорванные со своих мест, разбились вдребезги.
Крузенштерн со страхом увидел, что ветер погнал судно по направлению к земле.
«Я полагал, что ежели сие приключится до полуночи, то гибель наша неизбежна. Первый удар о камень раздробил бы корабль на части, причем жестокость бури не позволяла иметь никакой надежды к спасению», писал потом Крузенштерн, вспоминая эти минуты.
К счастью, ветер внезапно переменился и понес корабль от
земли с такой же силой, с какой гнал его к берегу. А перед утром буря почти совсем утихла.
Настал теплый и ясный день. II только по осунувшимся, вдруг похудевшим и потемневшим лидам людей да по разбросанным в разных местах обломкам вещей можно было судить о пе-режитом.
Ветры как будто истощили силы, а дожди исчерпали свои воды во время тайфуна. Установилась прекрасная погода. Море синело под голубым небом. Пользуясь небольшим ветерком, корабль подошел довольно близко к земле и пошел вдоль берега к югу.
Крузенштерн проверял имевшуюся у него карту и убеждался, что Япония обозначена на ней лишь в самых общих чертах. Уточняя карту, он наносил заливы и мысы. Один из них Крузенштерн назвал именем капитана Чирикова: память о смелом и скромном спутнике Беринга продолжала жить среди русских моряков.
С палубы была хорошо видна земля. Она казалась очень красивой.
— Роскошная природа украсила великолепно сию страну, но трудолюбие японцев превзошло, кажется, и самую природу, — говорил Крузенштерн.
Часто были видны темносерые скалы. На них росли сосны, совсем не похожие на российские: с тонким, причудливо искривленным стволом и немногими синевато-зелеными ветвями, распростершимися около верхушки.
Высокие холмы, горы и долины чередовались друг с другом. Каждый кусочек земли не только в долинах, но и на горах до самой их вершины был тщательно обработан. Местами виднелись рощи каштановых деревьев и небольшие каштановые леса. А однажды увидели аллею из высоких деревьев, которая шла от берега через горы и долины, пока хватал глаз. Виднелись беседки, устроенные для отдыха пешеходов.
Около крестьянских домиков были разбиты маленькие сады с фруктовыми деревьями. У берега стояло много лодок. Можно было сразу сказать, что в этой стране больше всего земледельцев и рыбаков.
По вечерам часто видели, как на берегу вдруг загорался яркий огонь. Вслед за тем на довольно большом расстоянии вспыхивал другой такой лее сильный свет. Потом такие же огни загорались далеко впереди.
— Не подают ли японцы световые сигналы, оповещая о движении нашего корабля?—говорили офицеры на палубе «Надежды».
Днем японекпе лодки иногда проплывали недалеко от корабля. Но ни одна из них не приблизилась, хотя офицеры и матросы всячески старались подозвать их к судну.
Четыре японца, возвращавшиеся из Сибири после долгой невольной отлучки, подходили к борту каждый раз, когда невдалеке проходила рыбачья лодка, и что-то кричали рыбакам на своем языке, приглашая подойти ближе. Но рыбаки плыли дальше, не отвечая ни слова. Японцы садились на палубе в кружок, поджав ноги, и говорили о чем-то между собою озабоченно и огорченно.
В начале апреля «Надежда» подошла к острову Кю-Сю. По вычислениям капитана, корабль находился уже недалеко от Нагасаки, когда однажды утром поблизости увидели лодку с несколькими рыбаками. Японцы стали громко звать их, уговаривая не бояться. После долгих колебаний рыбаки приблизились.
Японцы, бывшие на корабле, объяснили, что русское судно идет в Нагасаки на основании разрешения, которое было дано в свое время. Они сказали, что возвращаются домой, после того как попали в Россию, потерпев кораблекрушение. В конце концов пятеро рыбаков согласились подняться на палубу.
Рыбаки сказали, что до Нагасаки близко и «Надежда» может притти туда еще до вечера. Они сообщили, что в Нагасаки еще четыре дня назад благодаря световым сигналам узнали о приближении иностранного корабля и на горе у входа в порт поставлена стража, поджидающая судно. От них удалось узнать, что в Нагасаки стоят два голландских торговых судна, готовящиеся выйти в море.
Рыбаки приняли угощение, выпив по чарке водки, но, видимо, боялись долго оставаться и пробыли на корабле не больше десяти минут.
У,
берегов Японии.
С гравюры из атласа Крузенштерна-
Дул слабый попутный ветер, и корабль медленно шел вперед. Вскоре к «Надежде» подошла лодка. На ней развевался белый флаг с синей полосой, исписанный японскими буквами. Кроме гребцов, в пей сидели двое японцев в длиннополых просторных одеждах, доходивших почти до пят, опоясанные широкими кушаками. У одного, старшего, за кушаком торчали два меча.
Не поднимаясь на палубу, сн стал спрашивать, откуда, куда и зачем идет корабль. Японцы, находившиеся на «Наделив», переводили его слова и ответы капитана.
Потом лодка быстро удалилась. А через некоторое время появились две большие сторожевые лодки с четырьмя офицерами, у которых тоже были мечи за широкими поясами. Они потребовали, чтобы «Надежда» стала на якорь.
— Без позволения губернатора ни одно чужеземное судно не может войти в гавань Нагасаки, — заявили офицеры.
— Но у нас есть разрешение на вход в Нагасаки, привезенное поручиком Лаксманом, — сказал Крузенштерн.
— Оно было дано больше десяти лет назад. Теперь нужно новое разрешение, — отвечали японцы.
Корабль остановился. Затем подошли тридцать сторожевых лодок. Они окружили корабль со всех сторон и тоже стали на якорь.
— Мы как будто попали под стражу, — говорили русские моряки.
Перед вечером со стороны Нагасаки показались восемь гребных судов. Одно из них было гораздо больше других. Над его палубой была устроена крыша, с которой свисали продолговатые разноцветные флаги.
— Видимо, едут важные чиновники, — сказал Крузенштерн.