К преподобному Серафиму в Вырицу
Шрифт:
Я приехала в Ленинград на Витебский вокзал и отправилась в Вырицу. Ольга Кузьминична мне сказала: «Как приедешь, спроси у любого, как к батюшке пройти, тебе все скажут». Люди мне попались добрые и довели меня до батюшкиного дома. Была снежная, морозная зима. Я обмела метелочкой, что стояла на ступеньках, ноги и вошла в дом. Вижу: сидят несколько человек. Ко мне подошла женщина в черном облачении и говорит: «Раздевайтесь, пожалуйста». Повесили мое пальто, и я села, сказав, что я от Ольги Кузьминичны. Встретившая меня монахиня сказала: «Сейчас я доложу батюшке». Потом выходит и говорит: «Кто от Ольги Кузьминичны, пройдите, пожалуйста». И меня приняли
Я вхожу. Узкая комната. Прямо передо мной батюшка лежит. Я обратила внимание: справа – окно, и возле него, высоко, почти у самого потолка, висит очень красочно сделанная картина. На ней была изображена могилка схимонахини матушки Серафимы, батюшкиной супруги в миру.
Батюшка лежит на железной, односпальной, узенькой, как солдатская, кроватке. А я, ничего не зная о вере, спросила у Ольги Кузьминичны перед отъездом, как нужно себя в этом случае вести. Она сказала: «Ты войдешь и скажи: „Благословите меня“. И встань на колени». Я так и сделала.
Батюшка положил мне руку на голову, затем перекрестил и спрашивает: «Ну, что тебе Ольга Кузьминична сказала?» Я отвечаю: «Ольга Кузьминична вот такие вопросы прислала: зовет ее дочка жить вместе. Идти ей туда или нет?» А он говорит: «Нет, скажи, пусть она живет отдельно». – «Шубу какую-то ей лисью продавать или не надо?» (Глупым мне казался этот вопрос.) Но батюшка отвечал просто: «Шубу пусть продаст». Задав третий вопрос пославшей меня сослуживицы и получив на него ответ, я не знала, что говорить дальше. Но батюшка сам меня разговорил. А я все наблюдала, какие у него ручки худенькие, и какой он весь прозрачный, белый. Белые волосы, и глаза внимательные и очень добрые.
«Ну, с кем ты, доченька, живешь?» – спросил батюшка. Я сказала: «С братом». – «А отец где?» – продолжал батюшка. «Погиб на войне. Сестра на фронте, до сих пор еще в Германии. И еще есть у меня одна сестра с тремя детьми. Она эвакуировалась вот уж несколько лет назад, и мы ничего о ней не знаем», – отвечала я. «Молитесь о ней, молитесь, – сказал батюшка. – Ну, а ты как живешь?»
«Да вот, батюшка, теперь меня на другую работу посылают. Там „служащая“ карточка, а здесь у меня „рабочая“ – мало». (Это меня на эвакуатора переводили.) Батюшка перекрестил меня и говорит: «Господь тебя благословит. Иди, будешь сыта маленьким кусочком». Я заплакала.
Перекрестил меня батюшка, я встала и вышла. И вы знаете, такое у меня состояние было, что я на улицу раздетая ушла. Потрясение. Необъяснимая радость. И – такая легкость внутри. Я не могу до сих пор объяснить этого состояния – такая благодать на меня сошла. Я так рыдала на этом крылечке, не от горя плакала, а от радости. Зима, трескучий мороз, а я раздетая, в одном легком платьице стояла на улице и плакала. Мороза будто не было. Выплакавшись, я вернулась, оделась и пошла на станцию.
Когда я вернулась и рассказала все Ольге Кузьминичне, она была довольна, что я съездила к батюшке. С ней мы были недолго вместе: меня отправили в Ленинград, и мы с ней потерялись. Но как-то так получилось, что всегда мне попадались люди, которые направляли меня и помогали.
Сестра моя с тремя детьми оказалась жива, мы ее нашли. Но обстоятельства у нее были такие, что правильно сказал батюшка: «Молитесь о ней».
У батюшки Серафима я была еще раз, в 1947 году, опять зимой. Тогда, видимо, он был уже очень болен. Поэтому принимал по 5–6 человек одновременно. Мы входили и, встав на колени, обращались к нему с вопросами. Я тогда только благословения просила.
Затем была в Вырице уже в 1954 или 1955 году, на могилке, со своей маленькой дочерью. Простая могилка батюшки была, как всегда, вся убрана и украшена цветами. Иконочка была и – негасимая лампада.
Вот так сподобилась я в своей жизни с батюшкой Серафимом видеться. Много было в жизни разного, но я всегда чувствовала: если случится что-то тяжелое, батюшка поможет. Я верила, что он знает обо мне все. И я всегда молюсь преподобному Серафиму Вырицкому и чувствую, что он ведет меня по жизни, поддерживает и ограждает от всех бед.
«Господь нам помог»
Многочисленные свидетельства показывают, что батюшка Серафим с особой любовью относился к детям. Со слезами повествует о чудесном исцелении дочери по молитвам старца Ольга Павловна Фролова.
…Случилось так, что у моей дочери, которая нормально родилась и стала нормально ходить, примерно к двум годам началось страшное искривление ног. Одна ножка пошла в закругление, а вторая – передать трудно, какой была. Ходить она не могла.
Специалист из института Раухфуса сказал, что это – тяжелый случай, следствие моего пребывания на фронте. «Вы много перетерпели, тяжести большие приходилось носить. Все это отразилось на ребенке. Я лекарства оставлю, будем как-то поддерживать. Но ничего хорошего не обещаю». Другая врач, специалист в этой области, сказала: «Готовьтесь к тому, что ваш ребенок будет инвалидом». Я плакала и молилась.
Буквально в тот же день, когда я услышала эти слова, пришла наша хорошая приятельница, которую мы очень давно не видели, и говорит: «Врачи отказываются? Я тебе найду врача, который девочку вылечит. Немедленно собирай ребенка и поезжай по адресу, который я тебе скажу, в Вырицу, к батюшке Серафиму. Он тебе поможет».
Утром я побежала, отпросилась с работы, схватила дочку и поехала. Дошла я до батюшкиного домика, подошла к крылечку. Вышла матушка, которую я не знала. «Ну что ты, миленькая, устала?» – спросила она. «Скажите, я туда попала, мне нужен батюшка Серафим?» – говорю я. Она отвечает: «Сюда, миленькая, проходи. Маленькую-то поставь на ножки». – «Она не может стоять на ножках», – заплакала я.
Я вошла в дом, народу было очень много. Но матушка пошла к отцу Серафиму, вышла и говорит: «Заходи с ребеночком».
Войдя в батюшкину комнату, я в нерешительности остановилась. Такая в комнате белизна, чистота особенная – не забуду. Налево стояло кресло. Батюшка повернулся ко мне и говорит, указывая на кресло: «Ну, сажай сюда маленькую, сажай». Я посадила дочку, а сама смотрю на него, не могу глаз отвести. Думаю: «Господи! Да я недостойна подходить к этому человеку!» А батюшка говорит: «Не расстраивайся, не расстраивайся, что случилось?» – «Батюшка, смотрите, какие у нее ножки!» Я чулочки сняла у доченьки, сапожки. А батюшка в ответ: «Да чего ты плачешь, будут у девочки ножки такие, как и были». Я спрашиваю: «Батюшка, а как?» – «А я скажу, как. Успокойся только, не надо плакать». «Господи, – думаю я, – я даже не решаюсь к нему подойти». А он положил дочке руку на коленочку – в руке у него крестик был, и зовет матушку: «Матушка Серафима, возьми водички святой, налей этой мамочке. Возьми вот там конфеточки лежат (такие, знаете, кругленькие), возьми просфору. Она так расстроена, что сама, наверное, не сделает ничего. Разрежь просфору на столько частей, на сколько можно разрезать».