К своей звезде
Шрифт:
Уже на второй день, издеваясь над собственным нетерпением, она все же забежала в почтовое отделение и с надеждой подала паспорт в полукруглое окошко с надписью «Корреспонденция до востребования». Она знала, через несколько секунд ей возвратят паспорт и она уйдет, даже не огорчившись, но следила за всеми движениями работницы связи ревниво и с надеждой. Нина не видела лица девушки, видела только пальцы с темно-вишневым лаком на ногтях. Видела, как они лениво перебирают конверты, как взяли одну открытку и, вложив в паспорт, продолжали ритмичные шажки по острым
Нина почувствовала, как ею овладевает нетерпение. «Что вы делаете, почему не отдаете открытку? Больше ведь мне ничего не должно быть!» – хотела крикнуть, но стояла затаив дыхание, пока не получила паспорт с открыткой. И только теперь увидела: ей улыбалась курносая блондинка с озорными глазами, оттененными добросовестно намазанными ресницами.
«…Самое удивительное, что все эти годы я верил и любил. И судьба не обманула меня…»
«Господи, – подумала Нина, прочитав эти строки, – он еще не понимает, что у меня муж и ребенок! Он еще не понимает, что все, что случилось, это катастрофа более ужасная, чем та, которая была десять лет назад».
Впрочем, она еще и сама не знала, какие сюрпризы ждут ее впереди, и только интуиция подсказывала, что те безоблачные встречи, те изумительные свидания, которые были мажорным аккомпанементом к их последним школьным денькам, уже не повторятся никогда.
В пятницу она получила вторую открытку. «Буду весь день с 8 утра и до поздней ночи ждать у входа в Исаакиевский собор. Не уйду ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Знай это! Скорее бы только дождаться этого воскресенья. Жаль, что нельзя его поменять местами с пятницей».
Сказав, что ей надо пораньше сбегать к сотруднице, Нина ушла из дому в половине восьмого. Когда она вышла из такси у гостиницы «Астория», часы показывали начало девятого.
Она дважды обошла собор – это удивительное творение Монферрана, – послонялась между гигантскими колоннами из гранитных монолитов, трогая ладонью их гладкую холодную поверхность, пересекла асфальт и остановилась у сквера, отделяющего площадь от собора. Сердце уже не просто учащенно работало, оно било тревогу во все возможные колокола: заболел, задержан милицией, попал под машину!
И тут Нина почувствовала, что ноги ее подкашиваются, она вдруг отчетливо нашла простое, как день, объяснение случившемуся – ведь он летчик! Ведь он летает! Как же она забыла об этом? Ведь это всегда опасно!
Когда на здании Ленсовета электронное табло показало одиннадцать часов, Нина поняла: Ефимов не придет, надо что-то делать. И тут же созрело решение – ехать к нему. Несколько часов пути, подумаешь.
Уже с вокзала позвонила Олегу. «Сотрудница заболела, надо отвезти ее ребенка к родителям в деревню, выезжаю прямо сейчас, к вечеру вернусь…» Лгала вдохновенно, уверенная, что муж никогда не унизится до того, чтобы проверять ее.
На вокзале Нина купила каких-то газет, журналов, попыталась что-то читать, но сразу поняла – бесполезно. Смысл прочитанного не доходил до сознания. Воображение услужливо рисовало ей одну картину страшнее другой, мысли
Успокоение пришло в конце пути, когда Нина вышла из вагона и услышала в небе реактивный грохот. Сначала она не обратила на пролетевший самолет никакого внимания. Но спустя минуту-другую над городом вновь заклокотало что-то, раскатилось весенним громом от горизонта до горизонта, набрало силу и неожиданно оборвалось. «Просто у них сегодня полеты», – подумала Нина и вдруг почувствовала голод.
Таксист привез ее прямо к железным воротам военного городка.
– Тут они и летают, – сказал он, выключая счетчик. – Попросите на КПП солдата, он вам вызовет, кого надо.
За металлическим кружевом ворот прямой линией уходила вдаль серая полоса асфальта, упиралась в двухэтажный домик с башней, увенчанной стеклянным скворечником, и под прямым углом разбегалась вправо и влево.
«Здесь он работает, живет». Легкое дуновение ветра донесло запахи сохнущих трав и сгоревшего керосина. У горизонта, возле поблескивающего в лучах полуденного солнца самолета, беззвучно копошились люди. «Здесь он летает».
Когда? Куда? Что чувствует? О чем думает? Где бывает между полетами? Кто рядом с ним? Где дом его?
Вопросы обрушивались на нее, как горный камнепад. Ведь она ничего не знала о человеке, ради которого примчалась сюда потеряв голову. Даже не могла представить, какой он за этими ажурными воротами, среди друзей, в своем самолете.
– К кому вы? – спросил невысокий солдат, пытливо заглянув ей в глаза. У него было интеллигентное лицо, едва заметный пушок пробивался над верхней губой.
«К брату», – готова была сорваться очередная ложь, но взгляд солдата располагал к откровенности, и она, сложив сперва всю фразу в уме, сказала:
– Здесь служит мой школьный друг капитан Ефимов. Мне очень нужно его повидать.
– Он случайно не в первой эскадрилье, не знаете?
– Не знаю, – созналась Нина.
– Подождите минутку, – дежурный скрылся за дверью. Затем он вышел на крыльцо и огорченно развел руками:
– Вы опоздали на несколько минут. Ефимов улетел в командировку.
– Он жив, здоров? У него ничего не случилось?
Солдат улыбнулся.
– Летает – значит, все в норме.
– Не знаете, это надолго?
– Не знаю, – сказал солдат смущенно. Было видно: знает, но сказать не может. – Думаю, что значительно больше, чем на месяц, – добавил он, видимо пожалев Нину.
Еще вчера, растерянная от подступивших сомнений, она бы обрадовалась такому повороту событий: значительно больше месяца – вполне достаточно, чтобы спокойно обдумать случившееся. Сегодня сомнений не было. Нина ясно понимала, что она в ловушке, из которой уже не выбраться, ибо ловушка желанная. Думать о нем, ждать, надеяться, мчаться сломя голову на свидание, плакать и смеяться в его объятиях, говорить глупости, позабыв обо всем на свете, – всего этого она хотела сама. Без этого уже не могла, да и не желала представлять свою жизнь.