К своей звезде

Пинчук Аркадий Федорович

Волков обнял жену и крепко прижал к себе.

– Зачем приходила в полк? – спросил жестко.

– Испугалась, – призналась Маша.

– Нельзя, Машенька, нельзя нам с тобой давать волю эмоциям. Особенно на людях. Они ведь как думают? Раз жена командира прибежала – труба нам.

– Все понимала, а ноги несут. Ты уж прости.

Волков поцеловал Машу, залюбовался смуглой кожей ее лица. Разглядел морщинки у глаз. Попытался разгладить их, не получилось.

– Пойдем-ка спать, Машуля.

– Посидим хоть минутку. Забыла, когда мы с тобой вот так сиживали. – Перехватила его

взгляд на окна дома. – Все они дрыхнут. А если и увидят, пусть. Не воруем. Расскажи, что с ним случилось. Все знают, а мне расспрашивать неудобно.

– Самое главное – живой. А остальное, как говорит сам Новиков, дым.

Когда они вошли в квартиру. Маша помогла ему раздеться. Снимала галстук, расстегивала пуговицы, стягивала носки.

– Легонький душ – и в постель, – подтолкнула она его к ванной.

Теплые струйки искусственного дождика и взбадривали, и одновременно успокаивали, словно вымывали из души осевшие за день тревоги.

– А теперь – стаканчик чая, – сказала Маша, когда он присел на край кровати, закутанный в махровый халат.

Чай был горячий. И пока Волков пил его, Маша тоже приняла душ и вышла к нему обернутая полотенцем. Одной рукой она убирала посуду, другой придерживала концы своего одеяния. Потом подошла к нему и положила руки на плечи. Полотенце скользнуло вниз, словно покрывало при открытии памятника. Волков обнял ее за талию и прижался щекой к прохладной коже живота. Его Маша была с ним.

В половине седьмого требовательно зазвонил телефон, стоящий на тумбочке рядом с кроватью, и Маша, не открывая глаз, сняла трубку и подала Волкову.

– Товарищ подполковник, – мощно загудел голос дежурного. – К нам вылетает командующий. На вертолете. Машина за вами пошла.

– Хорошо, – только и сказал он.

Маша уже проснулась и хотела встать, но он придержал ее.

– Поспи. Ничего серьезного. Начальство едет.

Волков знал командующего давно. И никогда не трепетал ни перед его званием, ни перед должностью. Александр Васильевич был таким человеком, с которым всегда хотелось встречаться. Гневным он мог быть лишь в тех случаях, когда видел безразличие к делу, равнодушие. С равнодушием он воевал решительно и беспощадно. Людей, болеющих за дело, командующий ценил и оберегал. И, если кого-то из них подсекала жизнь, он первый подставлял свое плечо для опоры. В свои пятьдесят шесть лет командующий летал на всех типах современных самолетов.

Он вышел из вертолета, озабоченно щуря глаза. Посмотрел по сторонам, словно хотел убедиться, что приземлился именно там, где надо, подал руку Волкову.

– Где твой замполит? – спросил буднично. – Идем, навестим. А по пути расскажи, как осваиваете новый самолет.

Волков сказал, что план налета выполняется с перекрытием, что большинство летчиков опробовали новый самолет на боевое применение, что, если бы не эта предпосылка, работу можно считать хорошей.

– Предпосылка, – грустно улыбнулся командующий. Он был высокого роста и смотрел на Волкова немножко сверху. – Хорошенькая предпосылка.

– Самолет цел, – возразил Волков, – только

ума не приложу, как его вытащить из этого болота.

– Пролетал я над ним, – сказал командующий. – Сидит крепенько.

В санчасти навстречу им выбежал встревоженный врач. Начал сбивчиво докладывать.

– Скажите, – мягко перебил его командующий, – проснулся Новиков?

– Так точно, товарищ командующий.

– Как его дела?

– Да чуть не убежал. Еле перехватил и уложил в постель.

Командующий улыбнулся.

– Ну, ведите, показывайте.

В больничном халате Новиков показался Волкову изможденно-усталым. Халат был явно с чужого, более широкого плеча.

– За самолет спасибо, – сказал командующий и пожал Новикову руку. – Как все случилось?

Новиков снова пересказал все, что вчера говорил Волкову.

– Высота большая для птиц, – усомнился и генерал. – Вытащим, обследуем самолет, разберемся. Только убегать из санчасти не надо.

– Жена в госпитале, товарищ командующий, – сказал Новиков. – Я ничего не знаю, и она не верит, что я цел.

– Иван Дмитрич, – повернулся к Волкову генерал. – Дайте машину, пусть они посмотрят друг на друга…

Когда вышли из санчасти, командующий сказал врачу:

– Не концентрируйте внимание на болезни. Обследуйте, понаблюдайте, но спокойно. Он летчик.

– Понял вас, товарищ командующий.

– А теперь, – командующий обратился к Волкову, – зовите инженера, командира ОБАТО, подумаем, как лучше эвакуировать самолет.

Уже возле вертолета генерал отвел Волкова в сторону.

– Надо, командир, форсировать переучивание. Летайте в две полные смены, по всем вариантам. Если что мешает, говорите. Полк могут поднять в любой день.

– Со специалистами трудно, полигон держит. Это первое. Второе…

– Не надо на ходу. Сядьте вместе с заместителями, все взвесьте и к вечеру доложите начальнику штаба. Поможем. Вопрос серьезный. Очень важно, чтобы полк прибыл на Север с хорошим запасом мастерства.

Помолчав, он спросил:

– Как Павел Иванович поживает?

– Нормально, – хотел отделаться Волков проходным ответом.

Но генерал уточнил вопрос:

– Берете его с собой или оставите здесь?

Волков знал, что Александр Васильевич и Чиж воевали в одной дивизии, хорошо знакомы, одним указом получили звание Героя Советского Союза, что судьба Чижа командующему не безразлична. Волков только не знал его позиции по отношению к Чижу. Впрочем, он и своей позиции до конца не определил. Поэтому не стал хитрить.

– Трудный это вопрос для меня, товарищ командующий, – признался он.

– Естественно, – улыбнулся генерал.

– Просился он с передовой командой, я отказал.

– Есть у вас объективные данные состояния здоровья Чижа?

– Я не врач, мне судить трудно.

– Чиж – заслуженный военный летчик. Он отдал авиации жизнь. Человек не должен унести обиду. А почему, собственно, отказали?

– Врач наш категорически против.

– А вы что думаете?

– Я, товарищ командующий, убежден: ему лучше всего – уйти в запас. Жена в Ленинграде, дочь институт заканчивает, пожить по-человечески. Разве это дело – всю жизнь без семьи?