К своей звезде
Шрифт:
– Вот за эту самую лирику, – грустно улыбнулся Булатов.
– Тогда вам и карты в руки, – Волков обрадовался, словно поймал врача на неправде. – Под вашим бдительным наблюдением его сердцу будет гораздо спокойнее. Там, где мы будем, нет таких квалифицированных врачей. Тем более специализированных клиник. А если случится что?
– Вы попросили совета, я вам его дал. Вопреки своим желаниям. Видеть Павла Ивановича мне всегда приятно. И дочь его, Юлю, тоже. Если бы вы ее оставили, это было бы мудро.
Волков вскинул
– У нее последний курс в институте, подготовка диплома. Нужны лаборатории, библиотеки…
– Если она такое пожелание выскажет, держать не стану, – пообещал Волков, и они простились.
– Домой! – сказал он водителю и захлопнул дверцу машины. Маше будет приятно, что он сегодня раньше обычного возвращается домой. Волков шумно потер руки и бодро усмехнулся:
– Закурим, чтобы дома не журили!
Он был доволен собой. Все, что еще вчера бередило душу, сегодня отступило.
У дома он подписал водителю путевку, сорвал на клумбе цветок и, вытащив из почтового ящика газеты, поднялся на второй этаж. Обычно он всегда открывал дверь своими ключами, а в этот раз с удовольствием нажал кнопку звонка.
Маша и в самом деле была приятно удивлена.
– Какая сила гонит моего муженька домой? В такой ранний час ты еще никогда не появлялся.
– Ранний, – буркнул Волков. – Восемь вечера! Все нормальные люди уже поужинали и давно сидят в пижамах у телевизоров. А для меня ранний?
Закрывая дверь, Волков любовался Машей. Он высоко ценил ее требовательность к своим туалетам. Она еще ни разу его не встретила непричесанной, в заношенном халате или в растоптанных шлепанцах. Маша умела одеваться удобно и красиво. Для кухни у нее было несколько нарядно расцвеченных передников, к телевизору она натягивала немнущиеся брюки и мягкий свитер, чтобы с ногами забираться на диван, ее комнатная обувь отличалась удобством и изяществом.
– Отвернись, я переоденусь, – попросил Волков, и Маша, улыбнувшись, вышла. Она тоже выставляла его из комнаты, когда меняла одежду. «Одно дело – раздеваться для тебя и совсем другое – при тебе», – любила повторять она где-то вычитанные слова.
– Что пишет блудный сын?
– Блудный сын молчит.
– Все-таки я доберусь до него.
– Давно бы пора, – улыбнулась Маша, продолжая орудовать вязальными спицами.
– Что будет? – кивнул Волков на ее вязание и развернул газету.
– Свитер будет.
– Такой толстый?
– Для Севера все-таки. Как Новиков? – неожиданно спросила она.
– По-моему, в порядке. Хуже с Алиной. Видимо, Новикова придется оставить здесь.
– Для нее это вопрос очень серьезный.
– А что у нас имеется на ужин?
Маша отложила вязание.
– Пирог сварганим?
– Пошли.
– Мне нравится твое настроение, – сказала Маша, раскатывая тесто. – Ты что надумал?
– В Ленинград поедем, Маша, – весело посмотрел
– Ну, Ваня… Не ожидала. Что я со свитером буду делать?
– Ленинград тоже не Ялта.
– Любопытную новость подбросил ты. – Она обняла мужа, свесив за его спиной кисти рук так, чтобы они не запачкали мукой его одежды. Прижалась, вытянула губы для поцелуя.
В коридоре раздался звонок.
– Кто бы это? – удивился Волков.
– Кто угодно, только бы не посыльный за тобой, – сказала Маша, вытирая полотенцем руки. – Если посыльный, скажу, что тебя нет дома.
– Обманывать детей нехорошо, – погрозил ей пальцем Волков и тоже вышел в прихожую.
На пороге стоял Чиж. В отглаженном кителе с новенькими орденскими нашивками и Золотой Звездой над ними, в начищенных до блеска туфлях.
– Даже не представляете, как вы вовремя, Павел Иванович, – обрадовалась Маша. – Пироги пеку! Наливочку достанем. И закатим пир на весь мир.
– Спасибо, Маша. Но я ненадолго. – Чиж был торжественно-строг. – Хочу с Иваном Дмитричем кое о чем посоветоваться.
– Павел Иванович, вы такой редкий в нашем доме гость…
– И дорогой, – добавил Волков.
– Что мы вас просто так не отпустим.
– И советоваться за чаркой как-то сподручней. Проходите. Мы все-таки не чужие.
– Как у сына дела? – спросил Чиж, вешая на олений рог фуражку.
– Не пишет, бандит.
– Не ругался командующий? ЧП все-таки.
– Да нет…
– Виноват я в чем-то, Ваня, – сказал Чиж словно самому себе, – чего-то недоглядел.
Волкову было знакомо это чувство. Командир всегда чувствует себя виноватым, если в полку что-то случается. Но что Чижу казниться? Все еще думает, что без него полк погибнет? Как та тетя Дуня в госпитале, считает себя незаменимым? «Заменимы мы все под этим небом, Павел Иванович!» – хотел сказать Волков, но Чиж его опередил:
– Видно, уже не тот нюх.
И тон, и выразительная пауза подсказывали Волкову продолжение разговора: возражай! Но Волков промолчал. Вмешалась Маша, расставлявшая посуду на столе:
– Не прибедняйтесь, Павел Иванович, ваш опыт не имеет цены.
– Опыт, Машенька, к сожалению, капитал индивидуальный. В полном объеме им может пользоваться только тот, кто его накопил.
«Хитрый Павел Иванович, подъезжает издалека», – решил Волков и снова промолчал.
– То, что можно передать другим, – продолжал Чиж, – это не опыт, это только его отдельные слагаемые. Опыт, Машенька, не просто количество накопленной информации, это новое качество. Это информация, пропущенная через сердце и душу человека. А поскольку каждый человек неповторим, опыт его может материализоваться только при его личном участии. Согласны?