К востоку от Эдема
Шрифт:
Пожалуй, разницу между двумя братьями можно выразить так. Увидев муравейник на полянке, Арон ляжет на живот и займется наблюдением сложной жизни муравьев. Вот одни тащат добычу муравьиными тропами, другие переносят белые яйца-коконы. Вот два земляка-муравья при встрече касаются друг друга усиками, толкуют о чем-то. Часами будет Арон так лежать и глядеть, поглощенный этой земляной жизнью.
А Кейл, наткнувшись на тот же муравейник, раскидает его ногой и полюбуется на то, как муравьи ошалело борются с бедой. Арону занятно быть частью
Кейл давно знал, что Арон нравится людям больше, чем он, но научился вознаграждать себя за это: он расчетливо ждал, пока те, кто предпочел Арона, не подставят свою уязвимую сторону — и скрытно бил по ней, а жертва даже не догадывалась, за что ей мстят. И это мщение давало Кейлу радость власти. Сильней, неразбавленной чувства, чем эта торжествующая радость, он не знал. Он не питал к Арону неприязни напротив, любил его, потому что Арон — то и был причиной этих радостей. Кейл уже и позабыл, что мстит за то, что его любят меньше Арона, — а может, и вообще никогда этого не сознавал. Дошло до того, что он и не желал уже быть на месте Арона — предпочитал свои радости.
Прикоснувшись к руке Арона и ласково с ним поговорив, Абра пробудила в Кейле потребность покарать. Мозг его заработал привычно — стал искать в Абре слабее место, и, вслушавшись в ее слова, проницательный Кейл тут же и нашел слабину. Мало кто из детей доволен своим возрастом. Одни хотят быть малышами, другие взрослыми. Абра хотела быть взрослой. Она употребляла взрослые слова, имитировала, как умела, взрослые позы и чувства. С младенчеством она распростилась, а к вожделенной взрослости еще не подошла. И, уловив это, Кейл получил возможность разрушить ее муравейник.
Он знал, что брат провозится довольно долго. Искать коробку, смывать с меха кровь — на это нужно время. И на то, чтоб разыскать тесьму и завязать бантиком. А покамест Кейл начал уже побеждать. Он чувствовал, как слабеет уверенность Абры в себе, и знал, как ослабить ее еще больше.
Наконец Абра отвела взгляд и сказала:
— Что у тебя за манера так пялиться?
Кейл оглядел се с ног до головы — медленно и холодно, как оглядывают, например, стул. Он знал, что так можно и взрослого смутить.
Абра не выдержала:
— Что я тебе музейный экспонат?
— Ты в школу ходишь? — спросил Кейл.
— Конечно.
— В какой класс?
— В пятый.
— И тебе десять лет?
— Одиннадцатый.
Кейл засмеялся.
— Что ты смеешься? — возмутилась она. Кейл молчал. — Что тут смешного? Отвечай же. — По-прежнему молчание. — Думаешь, что ты ужасно умный.
В ответ Кейл опять засмеялся, и Абре стало совсем неуютно. Она сказала:
— Твой брат очень задерживается… Смотри, дождь перестал.
— Он там возится, ищет, — сказал Кейл.
— Кролика?
— Да нет. Кролика искать не надо — кролик мертвый лежит. А он там ловит, а она, наверно, увертывается.
— Кто — она? Кто увертывается?
— Если скажу, он рассердится. Он готовит для тебя сюрприз. Поймал ее в пятницу. Она его даже укусила.
— Да кто — она?
— Откроешь коробку — увидишь. Спорим, он тебе скажет, чтобы сейчас не открывала.
Кейл говорил уверенно. Он знал брата. Абра ощущала, что проигрывает — не только это сражение, но и всю кампанию. Она уже ненавидела Кейла. Мысленно она перебирала все обидные, осаживающие ответы, какие знала, — и беспомощно отбрасывала их, чувствуя, что все они отскочат от Кейла, как от стенки горох. Она молча вышла во двор, поглядела, нет ли на крыльце родителей.
— Пойду к ним в комнату, — сказала она.
— Погоди, — сказал Кейл, идя вслед за ней.
Она повернулась к нему, холодно сказала:
— Что тебе?
— Не сердись на меня, — сказал он. — Ты не знаешь, как нам здесь живется. Посмотрела бы, какая у брата спина.
Эта перемена тона сбила ее с толку. Кейл уловил склонность Абры к романтическим сюжетам. Он говорил вполголоса, таинственно. И она тоже понизила голос:
— А что такое? Что у него со спиной?
— Вся в рубцах, — сказал Кейл. — Китайца работа.
У Абры пробежал по телу холодок интереса.
— А что китаец? Бьет его?
— Это бы еще что, — сказал Кейл.
— А почему вы не скажете отцу?
— Не смеем. Знаешь, что будет, если мы скажем?
— Не знаю. А что будет?
Он помолчал, как бы колеблясь, потом покачал головой:
— Нет… Боюсь даже тебе сказать.
В это время, ведя лошадь, Ли выкатил из конюшни высокую, на резиновом ходу, коляску. Мистер и миссис Бейкон вышли на крыльцо и первым долгом поглядели на небо.
— Я потом как-нибудь, — бормотнул Кейл. — Сейчас нельзя — китаец догадается, что я сказал.
— Абра! Быстрей! Мы уезжаем, — позвала миссис Бейкон.
Ли держал нервную лошадь под уздцы, пока миссис Бейкон подсаживали в коляску.
Из дому выбежал Арон, неся картонную коробку, замысловато, с бантиками, перевязанную тесьмой. Протянул Абре.
— Вот, — сказал он. — Не открывай, пока не приедешь домой.
Кейл увидел, как ее лицо исказилось отвращением, руки отдернулись от коробки.
— Возьми же, милая, — сказал мистер Бейкон. — Побыстрей. Мы сильно запаздываем. — И, взяв коробку, сунул ее Абре.
Кейл шагнул к Абре.
— Я тебе что-то на ухо скажу, — проговорил он и шепнул: — Ты обмочилась со страху.
Она покраснела, надвинула на лицо шляпу. Миссис Бейкон подхватила дочь под мышки и помогла ей сесть.
Ли, Адам и мальчики смотрели, как лошадь взяла бодрой рысью.
Вдруг, еще до поворота, мелькнула рука Абры, и коробка полетела назад, на дорогу. Кейл видел, как омрачилось у брата лицо, загоревали глаза. Адам ушел в дом; Ли вынес миску с зерном — кормить кур. Кейл ободряюще обнял брата за плечи.