К востоку от полночи
Шрифт:
– Спасибо.
– Вы что – не рады? Мальчика хотели?
– Да нет, в принципе, мне всё равно.
– Нет, вы посмотрите, что за равнодушный молодой человек!
– Я не равнодушный, я уравновешенный, Мария Николаевна.
Работал Титов неторопливо, занудливо, заставлял ассистентов потеть, молча злиться и переминаться с ноги на ногу. Сегодня Титов оперировал как-то особенно вяло, обильно потел, и сестра постоянно промокала ему лоб салфеткой.
– Отойди! Держи.. Ровнее держи, иссекаю, мать вашу! Суши. Еще суши. Суши лучше! – и пока ассистент промокал операционную рану, быстро и ловко перехватывая подаваемые тампоны, сердитый Титов швырнул окровавленный скальпель на столик посмотрел по сторонам , заметил Оленева, сидящего у своей аппаратуры и сказал почти пренебрежительно, лениво растягивая слова:
– Э-э, как вас там.. позовите кого-нибудь из врачей-анестезиологов. Наркоз ни к чёрту.
– 14 -
– Анестезиолог я. Наркоз глубокий, параметры стабильные. Продолжайте, пожалуйста, – так же без эмоций, но подчёркнуто вежливо ответил Юра
Пустыми рыбьими глазами Титов смотрел на непокорного мальчишку, но, убедившись, что всё в порядке, продолжал работу.
Летним днём Оленев с пятилетней дочерью шёл по солнечному бульвару, и Лерочка на ходу сочиняла очередную сказку:
– Жил да был на свете человек по имени Оленев. Внизу у него росли ноги, а наверху голова. Как у всех людей, там вили гнёзда малиновки. Поэтому Оленев осторожно обращался с головой и спал стоя, чтобы не раздавить маленьких птенчиков. А Падший Ангел никогда не был Ангелом. По характеру. Но по внешности – хоть куда. Только намного лучше. И Печальный Мышонок ничего общего с мышами не имел. Это его так звали иногда. А имя у него такое – Великая Лесная Дыра, а прозвище у него – Ванюшка.
Оленев остановился, поражённый.
– Валерия! Вот такой сказки я от тебя ещё ни разу не слыхал. Я тоже считался вундеркиндом, но не до такой степени! Я понимаю: Оленев – это я. Падший Ангел – ты. Кто такой Печальный Мышонок – я догадываюсь. Но откуда ты можешь знать про всё остальное?!
– Ангелы знают всё, – загадочно ответила дочь, – даже если они – Падшие.
Но Оленев уже не слушал Леру. Он увидел Титова. Тот сидел на скамейке, развалясь и выпятив живот, а к его руке были привязаны поводки. Сдерживаемые ошейниками с медными бляхами, на газоне паслись кролики.
Лерочка, завидев пушистых зверушек, забыла про свою загадочность и многозначительность сказки, и как обычный ребёнок бросилась к ним:
– Ой, какие красивые! А можно их погладить? А они не кусаются?
Титов не отозвался ни одним движением. Оленев оставил дочь на газоне и с независимым видом уселся рядом с хирургом.
– Пересядьте, пожалуйста. Место занято.
– Кем, астральным телом?
– А-а, это вы, коллега, – Титов приоткрыл один глаз.
– Как поживают ваши кролики?
– Неплохо. А как вы?
– Гораздо лучше. Меня не держат на поводке.
– Это вам только кажется. Вы на поводке у жены, у дочери, у работы..
– Вы их сами едите, или продаёте? – нескромно перебил Оленев.
– Это не мясо. Это разумные существа. Как и мы с вами.
– Ой, ли? Слишком уж мы далеки друг от друга на древе жизни.
– Вы полагаете? – Титов зевнул, – Чем же кролики отличаются от человека? И они едят, пьют, размножаются.
– 15 -
– Ну, вы скажете. Человек мыслит! Я вот, разговариваю с вами на отвлечённые темы…
– М-да, невелика честь говорить с вами, ну да ладно: пора с вас и спесь сбить. Манечка, детка, иди сюда.
Толстая белая крольчиха приподняла голову от газона и уставилась на Титова.
– Ну иди, иди, моя хорошая, – ласково уговаривал хирург, – Не стесняйся, здесь все свои.
Тяжёлыми полупрыжками крольчиха подкатилась к скамейке и уткнулась носом в ботинок хозяина.
– Скажи, детка, как тебя зовут?
Крольчиха поднялась на задние лапы, засучила передними по брюкам Титова и внятно проговорила:
– Манечка, ты же знаешь.
– А меня зовут Юрий Петрович Оленев, – Юра наклонился в её сторону и заговорил, нисколько не удивляясь, – Как вам нравится погода?
– Чудесный день, вы не находите? – поддержала Манечка беседу.
– Он находит, – перебил Титов, – Оставим светские разговоры. Скажи, детка, ты разумна?
– Конечно! – воскликнула крольчиха, – Я мыслю, значит, я существую, утверждал Декарт.
Если бы я не мыслила, то и не существовала бы.
– Логическая ошибка! – возразил Оленев, – Камень не мыслит, но существует вполне реально.
– Здесь я не могу с вами согласиться, – назидательно откликнулась Манечка, – Камень тоже не лишён э-э.. своеобразного мышления.
Мягко опустившись на все четыре лапы, крольчиха с достоинством отвернулась и продолжила щипать травку.
– Это вам ничего не напоминает? – улыбнулся Титов.
– Только искусство чревовещания. У вас редкое хобби.
– Жаль. В тринадцать лет вы были намного смышлёнее.
– В детстве я вас не встречал, у меня отличная память.
– Разумеется, хирурга Титова вы не знали.
Лениво пошарив в кармане, он достал что-то в горсти. Пальцы Титова разжались.. и растаяли. Растаял и он сам. В воздухе неподвижно висел розоватый камешек, напоминающий обнажённый человеческий мозг в миниатюре!
В трёх метрах от скамейки Лера возилась с кроликами, шли мимо редкие прохожие, но никто из них ничего не замечал. Оленев облизнул пересохшие вмиг губы и овладел собой, припомнив то, что произошло с ним в детстве.
– Всё ясно. Вы и есть тот самый Философский Камень, Панацея Жизни, Ван..