Каан-Кэрэдэ
Шрифт:
«Провинциальный бульвар» — «Крамольное» стих. Мартынова, опубл. в 1922 г. в № 5 «Сибирских огней»:
Провинциальный бульвар. Извозчики балагурят, Люди проходят, восстав от сна. Так и бывает: проходят бури И наступает тишина. Что из того, что так недавно Стыли на стенах кровь и мозг! — Ведь«Настоящее» — журнал под руководством А. Курса (1928 — нач. 1930), стоявший на напостовско-ЛЕФовских позициях; был закрыт после постановления ЦК ВКП(б) от 25 дек. 1929 г. за нападки на «великого революционного писателя тов. Горького».
«Нансен. Норвежцы…» — Цитируется (с некоторыми искажениями) вариант стих. В. Итина «В чуме» (1930).
«Сердце стучало…» — Цитируется (с искажениями) небольшое стихотворение В. Итина, включенное в «Спасение Печонкина» (Сибирские огни, 1928, № 6). Приводим его целиком:
Мы бросили якорь. Моторы работали. Ветер наваливался, как медведь. Так же, как в дни Себастььяна Кабота, Можно воскреснуть и умереть. Рифы. Пробоина. Рыжие скалы. — Ветры, делайте вашу игру! Белые зубы злобно оскалил, Пенной белухой, блеснувший бурун. Льдины. Лагуны. Лежа у лага, Линию лайды на пеленг беря, Помню я, помню! (Черная влага И малиновая заря).Впервые: Вестник, 2004, № 5 (342), 3 марта .
Л. В. Итина (р. 1926) — выпускница биологического факультета Ленинградского университета, доктор биологических наук. Более 30 лет работала в Институте физиологии АН БССР в Минске. С 1995 г. живет в США.
«Милая Лери!…» — Это примечательное письмо цитируется здесь с некоторыми сокращениями и искажениями. Приводим его по кн. В. Итина «Сибирские повести» (Минск, 2012). Читатель, несомненно, заметит в данном письме ряд мотивов, отраженных в повести «Страна Гошури»:
«16.3.1918
Милая Лери!
Я не помню, когда мы виделись в последний раз. У Вас были очень далекие глаза и почему-то печальные и это казалось мне странным, так как юноши не верят Шопенгауэру, что счастья не бывает. Сегодня Екатерина Александровна сказала мне, что Вы больны, опасно больны и волны ее беспокойства передались мне и не утихают., как волны неаполитанской баркароллы в моем сознании и в Вашем. Екатерина Александровна сама такая бледная, такая озабоченная сновидениями жизни или тем, что они по необходимости преходящи, что стала совсем пассивной и утомленной, словно мир навсегда замкнулся красным, раздражающим коридором грязноватого отеля. Я спокоен, моя воля пламенеет больше, чем когда-либо, потому что я мало думаю о настоящей жизни, но я не знаю, как мне передать мое настроение. Будем выше. Ах, еще выше!
Я живу в прекрасном доме, среди сети переулков. Шестой этаж, дали полей, чистота, свет, тишина. Мы все любим большой покой и большие бури. Сейчас я культивирую то, что можно вспомнить только из Сыкун-Ту. Когда я бываю в Третьяковской галерее, я всегда открываю что-нибудь новое, никем незамеченное, но такое, после чего невозможно и скучно смотреть на другие картины.
Взор, ненасытный словно дух. Тоску невероятных обладаний.В Комиссариате всякие дрязги. В той Австралии, о которой мы так недавно мечтали, есть какие-то удивительные муравьи. Если разрезать насекомое на две части, то обе половинки начинают яростно сражаться друг с другом; так повторяется каждый раз, в течение получаса. Потом наступает смерть. Весь мир походит сейчас на такого муравья. Я страдаю только от одного.
Где бы мне найти друзей воодушевленных, одиноких или хотя бы только жадных, презирающих гнусное равенство! Что теперь говорят про людей? N — комиссар, X — большевик, Z — контрреволюционер. Это все; пусто.
Меня окружает скука. Впрочем, я не скучаю.
Я надеюсь, Вы скоро поправитесь и вернетесь, и мы будем встречаться. Целую Вашу руку.
Вивиан».
«Большое гала-представленье!» — В исходном тексте стих, цитировалось с искажением и пропуском слов; дано по первой публикации: Сибирские огни, 1933, № 1–2, январь-февраль, как часть главы «Ананасы под березой» из незавершенного (?) романа «Конец страха».