Кабальеро де Раузан

Перес Фелипе

Закончив чтение, кабальеро сказал:

– Все, что пишут эти газеты – очень любезно, и должен полагать, наивно… как наивны все газеты. Стало быть, поверю на слово. Но как расценивать умысел, с которым пишут неотразимый? Не общественное ли это недоброжелательство, которое насторожилось на мой счет? Есть что-то пикантное во фразе: Фривольный Свет приветствует его и предоставляет себя в его расположение». Скоро узнаю, что это значит.

Завершая рассуждение, сеньор де Раузан подумал, что Пакито помог ему обнаружить желаемое. Вот теперь Пакито стал полезен. Со своей стороны, менее знатный Пакито надеялся быть нужным.

Этим

вечером кабальеро побывал в опере. Светское общество страстно желало знакомства, о нем пронеслась тысяча слухов, он стал объектом любопытства публики. Одни говорили, что он великий герой или неизвестный принц, а другие уверяли, что он великий мошенник и шарлатан. Не было недостатка в тех, кто говорил, что он азартный игрок и изгнанный политик. Члены Правительства принимали его за английского шпиона, уполномоченного раскрыть тайны высокой политики и воспрепятствовать интригам русского правительства в связи с делами Турции. В любом случае, все страстно желали увидеть бенгальского тигра или белого слона. Любопытство – обычное явление больших городов.

Сеньор де Раузан появился в ложе вместе с Пакито. Тот знал, что путешественник был объектом всех взглядов и пересудов, и не упускал счастливого случая выставить напоказ простоту общения с ним, словно они были связаны узами старой дружбы или родства. Он часто клал руку ему на плечо, чтобы привлечь внимание, слегка похлопывал по коленям, чтобы втереться в доверие, все больше использовал бинокль кабальеро, хотя у него был свой, непринужденно смеялся, как могут смеяться между собой приятели. Трудно сказать, произвел ли сеньор де Раузан фурор в театре, а вот Пакито произвел его с избытком, что очень его порадовало, потому что он был тщеславен и хотел показать собственную значимость. По правде, в быту и среди слуг он был прост, так что по существу его гордость была гордостью Диогена.

– Что за дьявол этот Пакито? – сказал Кортесу Мортимер по окончании представления. – Он повсюду и все успевает. Он в приятелях у сеньора де Раузан.

Мортимер был капризным щеголем. Кортес ответил:

– Было бы несправедливым обвинять его в угодливости. Пакито очень хорош.

Кортес был человеком осмотрительным и его девизом была китайская пословица: «Человек – хозяин не произнесенного слова, и раб произнесенного слова».

Мортимер добавил:

– Что скажешь о сеньоре де Раузан?

– Что я могу сказать? Я его почти не видел.

– О нем говорят необычайное и двусмысленное.

– А кто не говорит двусмысленное?

– Но нужно же остановиться на чем-нибудь.

– Доброй ночи, Мортимер. Ты уже удовлетворил свое любопытство.

Сеньор де Раузан не пробыл в опере и часу, но этого было достаточно, чтобы мужчины изучили его лицо и манеры, а женщины одежду, форму его рук, ногти, стиль запонок, не потому, чтобы оценить эти признаки, а потому, что женский критерий имел свои правила и давал этим правилам очевидную непогрешимость. Человек неопрятно или плохо одетый внушал им отвращение, худые и плохо ухоженные руки не вызывали страсть, грубые руки для них были лапами журавля. Что касается внутренних качеств – они были мелочью в общественной полемике и это можно было простить.

После посещения театра сеньор де Раузан был щедро одарен приветственными письмами от первых дам и визитами тщеславных особ. Его внешний вид, скорее мужественный и серьезный, чем великосветский, как правило, нравился; но слово Фривольного Света – неотразимый – свалилось бомбой посреди города, вызвав подобие стихийного бедствия. Каждый хотел приблизиться к чудовищу и собственноручно выяснить, что значит это слово. Были похвалы и порицания, начали озвучивать украдкой имена Дон Жуана, Ловеласа и Ришелье. Говорили, что Раузан – высокородный

развратник, что было еще более возмутительно, поскольку кабальеро не казался юношей; что его жизнь в свете была потоком жертв; что призраки его покойных жен тревожили его сон; что за ним следила полиция; что он внезапно сбежал из города; что он был одержимым, воскресшим, другом душегуба Берка, и еще тысячу вещей подобного рода. Мужчины с жаром спорили относительно новоприбывшего; а женщины… что касается женщин, лишь напомним, что любопытство – друг прекрасного пола, что естественно, и в тот момент оно бодрствовало, но этот неотразимый, воскресший, душитель не требовал объяснений и не пытался расследовать. Тем не менее, все молчали, и никто не хотел первым сорвать вуаль. Будто сговорившись, они выжидали.

Любовные опасности имеют свою привлекательность.

III

Сеньор де Раузан попрощался с Пакито, когда они вышли из театра:

– Приходите завтра ко мне.

Пакито пришел в назначенный час, поскольку был человеком предусмотрительным и полагал, что кабальеро хотел попросить объяснений по поводу слова неотразимый, или, лучше сказать, выяснить через него причины резкости Фривольного Света. Пакито словно знал это и не ошибся.

Кабальеро сразу начал:

– Я прочел газеты, что вы мне принесли, и не хочу скрывать от вас удивления от слова неотразимый. Мне оно кажется подозрительным и помимо того, что компрометирует, вдобавок вызывает неприязнь и недоверие ко мне.

– Вы находите это несправедливым?

– Я нахожу это нахальным, – сказал кабальеро, избегая вопроса Пакито.

– Почему нахальным?

– Потому что так оно и есть. Благородное происхождение заключается не во внешнем облике. Потому что это недостойно, понятно, что относительно меня хотели поднять тревогу.

– Неотразимый – это то, чему вы не можете противостоять; а говоря о человеке, это не доказывает ничего плохого. Предположим, речь идет о женщине. Неотразимой женщине, которая имеет такое колдовское очарование, в которую нельзя не влюбится, увидев ее. Это должно быть то, о чем вы говорите.

– Да, такое говорят о женщине, но не о мужчине.

– Слово не меняет свою природу, потому что у него нет пола.

– Это строго логично, и даже у знатоков нет ответа; но в подобном свете поступки очень отличаются от слов. Есть много мастеров логики, которые ничего не имеют в своих методах рассуждения. Почему? Да потому. Общество, друг Пако, это не место для болтовни. Между теорией и практикой есть такая же разница, как между материальным и духовным; теоретики далеки от практики.

– То есть…

– То есть Фривольный Свет, называя меня неотразимым, ставит на мне печать опасного, способного на все, человека, которому нельзя доверять.

– Но…

– И доказательством этому будет то, что произведет это слово в городе. Все мужья, отцы, братья и любовники будут косо смотреть на меня. Все будут избегать меня; в своих домах все будут показывать мне на дверь.

– Сеньор…

– Тем не менее, не утруждайтесь. Вы знаете, что две трети репутации присвоены незаконно, или потому, что род человеческий склонен преувеличивать все хорошее и плохое; или потому, что люди не понимают и не проверяют то, о чем говорят, лишь повторяют из уст в уста. Популярность – это шумиха. По своей сути это верно, к тому же возбуждает либо симпатию, либо ненависть, а чернь глупо повторяет. Уже не в первый раз меня считают омерзительным; но удивляет не то, что это докатилось до этих мест, а то, что кто-то торопливо распространяет клевету. Здесь чувствуется присутствие врага.