Кабальеро де Раузан

Перес Фелипе

Лаис скончалась, став самоубийцей. Ее предсказание сбылось: она убила себя из-за сеньора де Раузан. Теперь он стоял между двух могил: Эвы и Лаис.

Эркулес сетовал на рану: «Хватит с меня куртизанок. Из-за слабости вечно впутаешься в тысячу переделок. Странно, что та сеньора сказала мне это слишком поздно».

Все дни только и говорили об этой трагедии. Женщины, сначала потрясенные, злобные и праздные ужалили змеей. Затем змея спокойно уползла в заросли, и они перешли к мукам сожалениям и угрызениям совести. Есть что-то жестокое в неравенстве полов, но жестокость не настигает тех, кто выполняет свой долг. Последнее дарует главную добродетель и нравственность.

Смерть Лаис была скорой и бессознательной, неправильной по божественным и человеческим нормам. Душа же Эвы, ставшей ангелом в раю, принялась искать подругу по всем закоулкам планеты.

Если вместо одаренности воображение,

вместо сильного нрава упрямство, вместо истинного достоинства тщеславие – все это приведет к злополучному концу. Сеньор де Сан Лус был прав, когда сказал: «Лучше выполнять свое предназначение, а не подниматься на волнах высокомерия или богатства, где не удержишься. Волны, которые поднимаются слишком высоко, разбиваются вдребезги. Какие права имела Лаис, чтобы властвовать над мужем? Он сделал ее равной себе, почему же ее хотелось верховодить и выставить его на посмешище? Брак – это не битва, а союз».

X I

Кабальеро де Раузан вернулся в город ***, овдовев уже во второй раз. Доктор Ремусат первым навестил его. Увидев его с книгой, он спросил, что тот читает.

– Я бросил Вольтера и Бомарше, – сказал кабальеро, – и читаю Франциска де Саль. В жизни есть светлые и мрачные дни, и есть время для смеха и слез.

– Неужели вы плачете?

– Я делаю лучше: размышляю. Поднимаюсь, так сказать, над самим собой, и охватываю горизонты своей жизни, которая сегодня покрыта мраком. Вы, доктор, изучаете физическую боль, а я – нравственную нищету. И каков итог? Вы, покрытый сединами, спокойно приближаетесь к могиле, и если не надеетесь ни на что, то не боитесь ничего. Пока еще молодой, но я тоже приближаюсь к ней, и в моей душе неразбериха.

– Это неудивительного. Я имею дело с материей, а вы – с человеческим духом. В материи есть болезни…

– Душа же полна загадок и ужасов. Физическая проказа имеет противоядие, а нравственная – нет. Казалось бы, человек – это такая ерунда, но какая же мрачная пещера – наша душа! Сколько в ней живет чудовищ! Я пережил десять эпох за двадцать лет, и, хотя я здоров, богат, силен, образован, у меня есть дар и везение, чтобы прожить еще двадцать, я уйду из мира раньше, чем он уйдет от меня. Осяду в родном доме и буду ждать смерти. Буду жить прошлым, как рабочие живут на свои сбережения. Каждый прожитый день вырвет еще один лист моего существования и когда-нибудь лист станет последним. И тогда, доктор, ничего не останется на земле от этого выдающегося организма, как вы называете, который достиг всего, кроме малого, чего хотел на самом деле. Это единственное всегда стояло перед его глазами, но всегда исчезало, как облако на небе наших мечтаний. Единственное, что я любил, что искал. И должен завидовать глупцам и злодеям, которые достигают богатства и почета. Прометей – это языческое творение из плоти и крови. Острый клюв стервятника не настолько мучителен для тела, как для божественной души!

Помолчав, барон добавил:

– Хотя мне еще рано входить в скучное собрание стариков, но я желаю закончить поскорее. Быть немощным стариком – наихудшая смерть. Она губит ударом, великодушно, мучительно и ненавистно. Прикосновение смерти леденящее, но почтительное. Ущерб времени оскорбляет и обесценивает. Я перестаю жить и буду существовать. Отныне я буду человеком-животным, человеком-растением, как все, кто живет для тела, а не для духа или ради возвышенных чувств.

– Вас сломило недавнее горе? Утрата вашей жены…

– Нет. Плохая жена – плохой товарищ, Лаис пала, сделав плохо лишь самой себе. К счастью, у нас не было детей.

– Вы знаете обо всем?

– Знаю от Мана.

– Если бы она была жива, вы бы простили ее?

– Как прощают тех, кого ненавидят. Мной двигает не разочарование, а загубленная надежда. Когда я женился на Лаис, я и так знал, что преданность для нее не свята, но она зашла намного дальше: пошла на преступление и скандал.

В тот день барон получил короткую записку и передал ее доктору. Тот прочел: «Я приняла торжественный обет и одела рясу. Бесполезно спрашивать обо мне, для вас я умерла. Я высушила чернила этих строк вместе с прахом моей матери. Эдда».

Возвращая записку барону, доктор сказал:

– Ваши история очень интересная.

– Нет, как и все истории на свете, в ней сначала буря, потом надежда, и наконец, незавершенные дела. Жизнь человека подобна океану,

который ничего не хранит на поверхности. Каждый день волной смывает предыдущую волну. Мы отличаемся друг от друга именами и датами, своей долей радости и горя. Но все являемся пылью. Счастливцами могут быть только полные глупцы или обездоленные. Нет совершенного счастья, есть частичное, не говоря о львиной доле, которая только подчеркивает наши недостатки и убожество. Золото у одних, одаренность в других, красота, ученость и порой даже везенье – жестокие насмешки. У меня есть все, что может желать человек, но я умру, выпрашивая у дочери улыбку, любящего дочернего взгляда. Эдда сбежала от меня, чуть ли не швырнула мне в лицо останки своей матери!

Эдда написала письмо брату Мигелю:

«Отец мой. Наконец я решилась принять вечный обет. Я несчастна, но хочу успокоиться. Мир не представляет уже для меня проблемы и больше не настигнет своими волнениями. Моя участь была предрешена с той минуты, как море выбросило меня на дикий остров и подарило карлика-отца, а в качестве семьи – собаку и стадо овец. Я восстала против судьбы и вернулась в мир, но судьба победила и наказала меня.

Я молода и могла бы найти сокровища Эрико, если бы искала более тщательно, то это натолкнуло меня на мысль, обрету ли я счастье, если брошусь в вихрь жизни, имея такие средства, и решила, что не обрету. В моей душе лед нельзя растопить, а огонь в сердце невозможно погасить. Находясь в гуще высших общественных слоев, я становилась похожей на египетскую мумию, завернутую в парчу и покрытую жемчугом. Не может золото наполнить смыслом мое существование. Престол не даст мне того, что нужно – полный покой и забвение – остальное для меня дым.

Я нашла монастырь без призвания, вошла в него, как в пещеру, чтобы скрыться, плакать в темноте. Монастырь – это убежище против меня самой.

Я не могу быть рядом, но мои мысли всегда будут пребывать с вами, брат Мигель! Не забывайте меня в молитвах, я ведь в них так нуждаюсь; и возносите их каждый день Небесному Отцу, чтобы Он сжалился над сиротой. Сбегая из мира, я сделала свою невинность целью жизни. Если вы согласны со мной, попросите за потерянную душу. Внутри меня целая вселенная скорбей. Понимаю, это обязательства мира, называемые цепями, которые я одолею с помощью религиозного света, потому что без этого света жизнь для меня потеряет образ и краски. Отец мой, но сколько же у меня еще есть сомнений! Творец сотворил землю и поставил между ней и нами эту таинственную и страшную стену, которую называют СМЕРТЬЮ. Не буду углубляться в эту тему, но мои мысли, против воли, как сильная птица, сбегают от меня и теряются в незнакомых пространствах. Оставим святых в райских владениях, скажите, отец мой, что это за мечты, что увлекают нас и показывают свое великолепие в далеком горизонте нашей преходящей жизни? Вы говорите о совершенствах мира, о возрождении душ, озаренных светом надежды. Каковы ваши причины и цели? Почему мечтают о красоте, а оказываются в уродстве? Кто вкладывает в наши сердца любовь, а кто избавляет нас от злобных когтей совести? Вы говорите, это случайность, стечение обстоятельств, а порой и просто человеческая природа? Ладно, отец мой! Хорошо! Но, что это за природа, которая не действует с первой минуты, скрывает свой закон, а затем взывает к нему, как палач, а не судья?

Однако, не вините меня в непослушании, я размышляю, но подчиняюсь. Я отдалась целиком, но я не машина. Я почитаю нравственный закон, мир велел мне уважать его, и страшно было бы не делать этого; но моя голова заполнена этими тенями. Если бы я была мужчиной, то убила бы себя. Бедная, я помешалась, я всего лишь безумная.

Вчера я отложила написание этого письма, а сегодня продолжаю. Я подумала и вручила себя Богу, вручила себя полностью. Молитва помогает мне говорить с ним, ряса возвращает к нравственным запретам. Вы скажете, я очень далека от добродетели, это правда, но будьте уверены, я знаю, как следовать ей. Монастырь – это могила, там ничего нельзя сделать, будь ты хоть циклопом; проще проломить себе череп, чем разрушить монастырь. Я не стану, у меня даже нет такой цели. Грубое сукно убивает страсти, дисциплина притупляет память, а одиночество ведет душу прямо к Творцу. Завтра я стану пеплом, и никто не найдет этот пепел, который станет Святой Терезой или Мессалиной. Наоборот, я буду со своей матерью и обрету вместе с ней вечность».