Кабальеро де Раузан
Шрифт:
«Подруженька, если вы читаете эти строки, значит, вылечились. Будьте счастливы, поскольку вы добрая и красивая. Раузан».
Девочка показала матери записку, и та прочла ее со слезами на глазах.
Сердце девочки переполняла радость, а сердце матери трепетало от порывов непередаваемого воспоминания.
IX
Путешествуя по Рину, барон чувствовал досаду, потому что дочь не наслаждалась красотами живописных берегов речи, воспеваемых поэтами, о которых слагали легенды. Она не находила никакого удовольствия от созерцания, и с каждым днем становилась все печальнее. Наконец, барон спросил:
– Скажите,
– Ничем, сеньор, но порадуете, если расскажете о себе. Только это мне интересно.
– Вы хотите, чтобы я рассказал свою историю?
– Да, сеньор.
– Всю историю?
– То, что посчитаете нужным. Маркиза много говорила о вас, но я хочу узнать гораздо больше.
Барон вздохнул. Он не был счастлив. Его жизнь, полная приключений и невероятных событий, вертелась вокруг мимолетных удовольствий, призрачных любезностей, праздной мишуры. Это была удачная жизнь, если говорить о мелочах, но неудачная в больших делах. Даже встреча с дочерью, пленительная для любого мужчины, была причиной огорчений по причине ее нрава и хандры. Барон мог бы сделать Эдду первой женщиной страны, если бы она только захотела, потому что качеств для этого ей было не занимать, если бы не ее стремление к одиночеству, тишине, слезам и неустойчивое поведение, свойственное людям, которые постоянно гоняются за невозможным.
– Я расскажу вам самое интересное, – сказал барон. – Покажу оборотную сторону медали, чтобы вы поняли, насколько обманчив внешний вид, что даже у самого прекрасного идола глиняные ноги. Я достиг высот в обществе, потратив много сил, знаний, доказательств, жертв и необычных способностей, чтобы стать силой, управляемой по моей воле, помогающей моим обширным познаниям и незаурядному уму. Все было в моих руках; невольно властвовать и увлекать за собой, откровенно пользоваться расположением женщин и мужчин. В этом отношении моя привлекательность была поразительной.
Взамен этого – несомненно, это было слишком – небо, чтобы наказать мое высокомерие или еще раз доказать, что нет ничего совершенного на свете, послало мне ужасную, неизлечимую и отвратительную болезнь.
– Какую болезнь, сеньор?
– Каталепсию. Единственная супруга, которая обнимает и душит меня.
– Каталепсию?
– Согласно докторам и как показывают факты, болезнь эта начинается из-за чрезмерной умственной работы, злоупотребления алкоголем или животной распущенности. Поскольку я человек порядочный и умеренный, то считаю, что моя каталепсия – следствие усиленного умственного труда. Можете себе представить, дочь моя, мои средства и огромный интерес излечиться, сколько я мог бы сделать и доказать. Но хотя эта болезнь известная и древняя, то все мои усилия были бесплодными. Я путешествовал, изучал медицину, многих вылечил, но не себя. Лечение других бед не помогло мне, а только указывало на собственную беду.
После приступа этой пугающей болезни человек застывает, но его конечности становятся настолько гибкими, что ими можно вертеть как угодно и оставлять в любом положении. Теряется пульс и дыхание, холодеет кожа, судорожно сжимаются челюсти. Глаза остаются открытыми, но ничего не видят, зрачки теряют чувствительность. Остается только слух, обоняние, но в этом нет никакого толку.
– Долго длится это ужасное состояние?
– Иногда два часа, иногда дольше; припадки случаются неожиданно. Они причиняют острую боль. Я читал у Плиния о комике, на которого возложили венок и который неподвижно простоял целый час. Бьюкенен сообщал, что если человек спускается по лестнице и с ним случится припадок каталепсии, то он просто остановится на ней. Больной, которого лечил доктор Франк, застыл на три дня с пером в руке и устремив взгляд на бумагу.
– Это жутко!
– Рассказывали о музыканте, который играл на флейте и вдруг остановился,
– А у вас, сеньор, частые приступы?
– Было только два. Первый был недолгим, а второй чуть не стоил мне жизни. Я ехал в… и, как всегда, был с Маном.
– Кто такой Ман, сеньор?
– Слуга, или лучше сказать, один из немногих друзей, которые у меня есть. У меня есть обожатели, соперники, зловещие враги, но друзей нет. Вероятно, я сам виноват в этом. Итак, я ехал в… в этой стране у меня была привычка посещать особые знаменитые общественные круги. Вскоре я завязал знакомство с очень красивой и возвышенной сеньорой, которая стала терять привлекательность под ударами времени. Сеньора говорила, что высоко ценит меня, как и я ценил ее; мы очень помогли друг другу. Однажды она настойчиво попросила меня достать ей корень женьшеня.
– Что это?
– Так называемый эликсир бессмертия. В ту пору я считался искусным медиком, знающим чудодейственные тайны Индии; считался френологом, превосходящим Галля, и гипнотизером, сильнее Месмера. Меня рассмешило требование подруги, я сказал, что не верю в этот эликсир, но она не соглашалась и мне пришлось удовлетворить ее. Есть восемь-десять разновидностей женьшеня, но предпочитают восточный женьшень, из-за его чудодейственных свойств. Китайцы почитают его (обычно все азиаты) и написали о нем целые книги. Они называют его бодростью, духом земли, рецептом молодости и включают его во все рецепты. Килограмм женьшеня стоит шесть килограмм чистого серебра. Ирокезы знают его и выращивают в США, но самое предпочитаемое – дикорастущее растение лесов Татарии.
– У вас много угодий с этим растением?
– Да, но ему нельзя верить, ведь бессмертие – особый божественный дар. Эликсир у меня был, но нужно было проехать много лиг, чтобы достать его. Я послал за ним Мана и сказал подруге:
– Через три дня вы получите желаемое.
Моя подруга подумала, что я прошу время для изготовления эликсира, и ждала с нетерпением. Но через несколько часов после отъезда Мана у меня случился припадок каталепсии. Сперва я ощутил обычный озноб и оглушающий шум в ушах, и увидел множество странных очертаний, знакомых и незнакомых образов, которые разговаривали, двигались и плясали вокруг меня. Затем наступили судороги, которые потом прекратились, вместе с путаницей мыслей и воспоминаний. Я перестал двигаться, но не утратил способность слышать, обонять и понимать. Я прилагал все усилия и старания, но не мог прийти в себя. Наконец, я услышал, как доктор сказал:
– Все бесполезно, он умер и следует похоронить его.
Услышав эти леденящие слова, я изо всех сил пытался двинуть ногой, рукой, хоть как-то моргнуть, вымолвить словечко, вздохнуть. Все было напрасно. Мой дом был полон народу. Говорили о моем таланте, учености, молодости, богатствах и победах. Что моя гибель – невосполнимая утрата, а также о других хороших вещах. Затем меня положили в гроб и покрыли цветами, венками и дарами преимущественно от женщин и научного общества, членом которого я был.
– Почему вас не забальзамировали? Это было случайно?
– Нет, каждую ночь я оставлял на столе записку, прежде чем лечь спать: «В случае внезапной смерти я не хочу, чтобы мой труп бальзамировали и прошу, чтобы тело похоронили в том случае, когда доктора засвидетельствуют смерть. Раузан».
– Почему вы ежедневно писали это?
– Чтобы помечать соответствующей датой. Как вы понимаете, я хотел избежать, чтобы меня признали мертвым от приступа каталепсии, и чтобы бальзамировали тело. Мою записку увидели и прочли. Это и спасло меня.