Качество жизни
Шрифт:
Пока я собирался, красавица вдруг сама сказала:
– Лучше бы мне дали!
– Да он пьяный!
– объяснила ей подруга, которая сидела рядом и на которую я до этого не обращал внимания. Какие-то щеки.
– Ошибаетесь, я трезв. Просто люблю делать добро. Вам нужны деньги?
В вагоне, в нашем конце, совсем уже никого не было, и я говорил без стеснения. Красавица улыбалась. Что-то было в ней провинциальное.
– Всем нужны деньги, - сказала она.
– Позвоните, дам, - спокойно сказал я ей, протягивая визитку.
– Ага, знаем!
– сказали щеки.
– Что вы
– Да всё, за что вы деньги даете!
– Я даю их просто так. Хобби такое. Увлечение.
А красавица, улыбаясь, читала визитку.
– Издательство... Книжки печатаете?
– Да.
– Про любовь или детективы?
– Про все.
– Это хорошо. Спасибо.
– Вот и славно. Там домашний есть, звоните лучше по нему, - сказал я, вставая: была моя станция.
0
Ну вот, а теперь история. Начало. Нулевая отметка, как говорят строители.
Я пришел к сыну Валере, сын Валера встретил меня приветливо, но не радостно, поглядывал на часы. Я обратил внимание на то, что в квартире необычайно чисто, убрано, все на своих местах. Впрочем, он всегда любил порядок и очень раздражался, если в его комнате случалось что-то переставить, передвинуть, переложить без его ведома. Мы с Ниной нарадоваться не могли на черту, столь необычную для мальчика, да еще современного: большинство наших знакомых сетовали на безалаберность и неопрятность своих детей. И оно понятно: мы-то в советское время росли, когда то малое, что с трудом добывалось, хотелось хранить и содержать в идеальном порядке, а для них все окружающее - данность, среда обитания, не стоящая лишнего внимания и заботы. И одевался Валера с малолетства очень аккуратно. И для учебников покупал специальные обложки, чтобы книги не трепались...
Я сам своей глупой шуткой о том, что Валера, возможно, приводит не девушек, накликал неожиданные мысли. Эта любовь к чистоте и порядку... Довольно мягкие, даже, можно сказать, изящные движения: Валера высокий, большой, красивый, но при этом умеет быть плавным и неспешным... И голос у него высоковат... Правда, этим высоким голосом он не раз покрикивал на нас с Ниной с жестами не плавными и не изящными, что не утешает... И пахнет от него чуть ли не духами - или просто такая пахучая туалетная вода? Мне даже показалось, что у него ресницы темней обычного, будто подведены, и губы ярче, будто подкрашены. Интересно, как Нина отнесется к тому, что мои дурацкие пророчества сбылись? А как я сам отнесусь?
– Что нового?
– спросил я.
– Ты по делу?
– ответил Валера вопросом на вопрос, не вменяя себе в необходимость быть вежливым.
– По делу.
– По какому? Ты извини, просто ко мне скоро придут.
– Дело важное: пообщаться. Кофе угостишь?
– Запросто. Но у меня десять минут, извини. Ты бы позвонил вообще-то.
– Я хотел с дороги, батарейка в телефоне села. Кого-то ждешь?
– Я только что сказал.
– Да, извини. Старость, память дырявая.
Валера торопливо готовил кофе. Но не растворимый все-таки, он презирает растворимый кофе и тех, кто его пьет. Следовательно, он не хочет презирать своего отца. Уже обнадеживает. А я все оглядывался исподтишка. Подглядывал. Уличал. Одет Валера просто: джинсы и футболка, но футболка очень уж обтягивающая, что пристало скорее девушке, чем юноше. Ногти матово поблескивают: не маникюр ли? На окне занавески появились нежного голубого оттенка. Черт побели, что же делать, если - оно самое? Как отнестись? Что сказать?*
– ---------------------------------------------------------------------
* Перечитывая, заметил занятную опечатку. Черт побери, конечно, а не черт побели, просто Р и Л расположены на клавиатуре близко. Я пишу очень быстро, но двумя пальцами, отсюда и опечатки, некоторые бывают очень интересными, даже многозначительными. Можно целое исследование на эту тему сочинить. На тему невольной адаптации пальцами старых слов и извлечения из них новых смыслов.
– А. А.
– ---------------------------------------------------------------------
Валера поставил передо мной чашку кофе, сахарницу, молоко - в молочнике, между прочим, а не просто в пакете, блюдце с нарезанным лимоном. Все, что могло понадобиться, чтобы не тратить время, если я чего-то захочу. Дескать, пей кофе, папа, быстро и проваливай.
Мой сын явно не хотел, чтобы я с кем-то встретился. И я понимал, что самое лучшее - сейчас же уйти. Но вечное родительское стремление знать тайны детей, знать о них как можно больше, ревнивое отношение к их отдельной, отделившейся жизни... То самое, из-за чего дети родителей часто и недолюбливают.
– Работы много?
– спросил я, отпивая маленький глоток кофе и видя, как Валера внимательно наблюдает за этим процессом - оценивая, насколько затяну я кофепитие такими крошечными глотками.
– Хватает, - ответил он.
– А я тут приболел немного.
– Бывает, - сказал Валера. И не спросил, чем. Надеюсь, не потому, что совсем не беспокоился. Просто боялся: я начну подробно отвечать.
– Слушай! сказал он, в очередной раз посмотрев на часы и просветлев от придумки. Слушай, а давай я к тебе завтра заеду! Поговорим нормально. Просто сейчас придут, я обещал, что буду свободен.
– И занимайся с гостями, - кивнул я покладисто.
– А я тут посижу. Меня не затруднит.
– Меня затруднит, ё!
– воскликнул Валера, тут же переходя на повышенный тон и фамильярность. Ему не привыкать.
– Я тебя рад видеть, пап, но бывают же обстоятельства! Чего ты смотришь? Ты кофе хотел? Пей, пожалуйста!
– И уматывай?
– Не уматывай, но... Ты можешь в другой раз прийти? Или я заеду... Ты не обижайся, но...
В это время прозвенел звонок.
– С ним, как с человеком!
– воскликнул раздосадованный Валера и пошел открывать.
Вот так, думал я. За человека меня уже не считают.
А сердце стучало быстро и нервно. Я ожидал услышать в прихожей мужской голос. Или юношеский. Или мальчишеский. Надо определиться, как себя вести.
Голос, кажется, мальчишеский. И, похоже, сердитый. А Валера шепотом оправдывается. Надо вытерпеть, остаться здесь.
Я не вытерпел и вышел в прихожую.
1
Я вышел в прихожую и увидел девушку, одетую, как в фильмах шестидесятых годов ("Мужчина и женщина"): строгий костюм, туфли на каблуке не высоком и не низком - приличном и черные очки, глаз абсолютно не видно.