Кадры решают всё

Злотников Роман Валерьевич

Я медленно обвел взглядом всех, кто находился в полуразрушенной котельной, и улыбнулся.

– Ну что ж, тогда слушайте… Это – еще не все оружие. Здесь всего около трех сотен единиц. Причем тут имеются не только винтовки, но и сорок пистолетов, а также пять пулеметов ДП. Кроме того, есть три десятка ножей. Самодел, но хороший, из рессор. Для ближнего боя.

Большая часть из вас сейчас возьмет по паре пистолетов и по нескольку ножей, спрячет их под гимнастерки, – я снова усмехнулся и подмигнул, – то, что немцы отобрали у вас ремни, нам в этом только поможет… после чего вернется в свои бараки и постарается быстро сорганизоваться. Ну, там – выделить и вооружить боевые группы, быстренько придавить тех, которых знаете, сволочей и провокаторов, чтобы не успели поднять тревогу,

а также попытаться разбить остальную массу людей на отделения, взводы и так далее. И приготовиться каким-то образом открыть ворота бараков. На все про все у вас будет максимум полчаса, поэтому как и что делать, с кем и как общаться – начинайте продумывать прямо сейчас. Человек пять-шесть останутся здесь. Часть вооружится пулеметами и засядет у окон, чтобы, в случае чего, додавить сопротивление недобитых немцев, остальные приготовят все для быстрой выдачи оружия.

– Додавить? – уточнил крепыш.

Я молча кивнул. И все расплылись в улыбках. Нет, они и раньше понимали, что я не один – ну ясно же, что провернуть операцию по доставке в лагерь военнопленных оружия и боеприпасов одиночка не способен. Но вот собираются ли те, кто все это провернул, заходить дальше – им было не понятно. А восстание пленных, даже с имеющимся вооружением, было чревато очень большими потерями… После моих слов им стало ясно, что их восстание будет поддержано снаружи. Я же продолжил:

– Остальное оружие прибудет уже после начала боя. На шести грузовиках, которые остановятся за воротами лагеря. Так что это оружие вам потребуется не столько для стрельбы в немцев, сколько для того, чтобы правильно организовать процесс вооружения остального личного состава, находящегося в этом лагере. Ну, чтобы люди не полезли во все стороны как тараканы, а двинулись бы в нужном направлении и потом были поставлены в строй.

– А успеем? – с сомнением произнес боец со шрамом.

– Ну, еще полчаса у вас будет. А потом придется сразу же атаковать немцев.

– Разбегаться будут, – зло сплюнул крепыш. – Это ж не готовая воинская часть, а сброд разношерстный.

– Эти проблемы решать вам, ребята, – твердо сказал я. – Мы начнем отход где-то через час после начала боя. Может чуть позже. Но совершенно точно изрядно проредив перед этим те силы, что немцы отправят на помощь охране лагеря. Вам останется их только добить. Однако имейте в виду, если вы их не добьете – именно они и будут брошены на ваши поиски.

– И на ваши? – с хитрым прищуром спросил тот же, который вспомнил про мутных типов в девятом бараке.

– Мы – уйдем в любом случае. А вот вы… – я пожал плечами. А затем тоже хитро прищурился. – И, кстати, если разбить этих, то в Минске станет доступной одна очень вкусная цель.

– Какая?

– Геринг! – после того, как я произнес эту фамилию, кто-то охнул, кто-то присвистнул, а кто-то недоуменно спросил:

– А кто это?

– Рейхсмаршал, командующий люфтваффе, второе лицо в Германии и ближайший соратник Гитлера, – небрежно произнес я. – Он прибыл в Минск в связи с расследованием нападения красных диверсантов на элитную истребительную эскадру и ее полного уничтожения.

– От, сука! – дрогнувшим от восторга голосом произнес крепыш, и тут же деловито поинтересовался: – И где его в Минске искать?

– Вот, держите, – вытащил я из кармана целую пачку кроки, которую успел нарисовать еще в кабинете обершарфюрера, от которого как раз и услышал о Геринге. Ну, так, мимоходом, в ворохе остальных слухов и сплетен, которые он на меня вывалил во время работы с личными делами…

Как я уже упоминал, здесь был не только план Минска с обозначенными на нем местами расположения немецких объектов, штабов, тыловых и полицейских подразделений, но и несколько набросков окрестностей города, с информацией о размещении не только немецких подразделений, но и таких интересных объектов, как склады продовольствия, предназначенного для снабжения вермахта и отправки в рейх, а также мест работы трофейных команд. При их составлении мне очень помогла информация, которую мы получили от пленных, захваченных нами в мастерских, которых должны были перед уходом из мастерских не

убить, а запереть в подвалах казармы, предварительно прострелив каждому парой выстрелов из пистолета правую руку. В таком состоянии они подлежали немедленному комиссованию по ранению, так что воевать против нас они уже не были способны ни в каком виде, а вот их лечение, а также снабжение их в дальнейшем как ветеранов вермахта медикаментами, пропитанием, водой, обувью и одеждой должно было лечь на немецкие социальные службы. А ресурсы у немецкого государства, по идее, должны были в скором времени начать движение ко все более усиливавшемуся дефициту… Конечно, полсотни ветеранов-инвалидов так уж серьезно немецкое государство не напрягут, но, как это здесь говорится – курочка по зернышку… Так что получался даже больший выигрыш, чем если бы мы этих ремонтников просто убили бы.

Ну и кое-что уже здесь подсказал обершарфюрер. Он успел в качестве курьера побывать во многих местах Минска… Что из этого эти ребята смогут употребить к своей пользе – время покажет.

– Значица так, – тут же требовательным тоном начал крепыш. – Эту суку Геринга я беру на себя…

– Не торопись, – прервал я его. – Сначала надо разобраться с теми, кто прибудет на помощь лагерной охране. И вообще, время не ждет, – я наклонился над ящиком и вытащил оттуда самодельный брезентовый ремень. Несколько тысяч таких мы сделали из оружейных ремней в мастерских. И это был очень важный элемент подготовки операции. Потому что все снаряжение – запасные обоймы и магазины, фляжки, лопатки, штык в ножнах и так далее, современный боец переносил именно на ремне. В лагере же ремней ни у кого не было. А воевать держа в руках сразу и оружие, и обоймы, и штык…

– Вот, отрегулируй и надень под гимнастерку, чтобы не было заметно. А уже за него засунешь пистолеты и ножи… Да не жадничай. Главное – незаметность. Пусть даже и в ущерб количеству. А то еще выронишь что-нибудь прямо под ноги конвоиру – и начнется тут полный кавардак. А нам ведь этого никак не надо. Мы кавардак тут должны сами начать. И именно тогда, когда нам требуется, – усмехнулся я…

– Как думаешь, командир, – долетит?

Ответил я не сразу. Сначала проводил взглядом тяжело взлетевшую «пешку» до того момента, пока она не скрылась за частоколом деревьев, окружавших аэродром. Самолет летел… странно, как-то скособочившись, как будто его что-то держало за левый киль. Так что сомнение, прозвучавшее в голосе энкавэдэшника, было вполне обоснованным. Как и причины его волнения. Долетит самолет – он капитан. А то и майор. Нет – лучше погибнуть здесь, в тылу врага. Легче обойдется…

– Даже не сомневаюсь, – усмехнулся я и похлопал его по плечу. Коломиец просиял.

За последние три недели наши отношения сильно изменились. Началось это еще во время нападения на концлагерь, продолжилось во время обучения тех четырех с лишним сотен освобожденных пленных, тем более, что все процедуры, которые в гвардии именовали «проверкой лояльности», я почти полностью сбросил именно на него. Во всяком случае формальную их часть – практически полностью… Ну а после того, как он и старшина Николаев со своими «волкодавами» прошли первое «ускорение», о каких-либо разногласиях между нами вообще можно было забыть. Так что его обращение – «командир», на которое он, без сомнения, завоевал полное право, звучало отнюдь не как некая форма вежливости.

Яков Джугашвили оказался не совсем таким, каким я его себе представлял. Нет, на первый взгляд он был вполне типичным ребенком могущественного отца – в чем-то избалованным, немного зашуганным, и, что совершенно типично, во многом заброшенным. Ну не было у его могущественного отца времени среди всех этих революций, войн и индустриализаций заниматься сыном… Но за всем этим скрывалась довольно интересная личность. Со своим понятием о справедливости и достоинстве. Он не ныл (во всяком случае, не больше, чем другие), не требовал к себе особого отношения, а даже наоборот, яростно настаивал на непременном соблюдении равенства с остальными во всем – в питании, в нагрузках, даже во внимании. И это, черт возьми, очень помогло мне в работе с остальными пленными.