Кафка на пляже
Шрифт:
– Он ко мне очень хорошо относится.
Сада кивнул:
– Уж если решит, что человек ему симпатичен, – ради него в лепешку расшибется, – проговорил он.
Я сел рядом с ним в кабину, рюкзак положил под ноги. Сада завел мотор, включил передачу, высунув голову из окна, еще раз внимательно оглядел хижину и нажал на газ.
– Вообще-то у нас с братом не много общего. Вот, например, этот домик, – уверенно направляя машину под уклон по горной дороге, проговорил Сада. – Иногда под настроение или он, или я приезжаем сюда на несколько дней.
Он задумался, взвешивая сказанное, и продолжил:
–
– Думаю, что да, – ответил я.
– Брат тоже говорил, что поймешь. А кто не понимает, тот не поймет никогда.
Обтянутое выцветшей тканью сиденье было все в белой собачьей шерсти. В кабине пахло псиной, морем, а еще воском, которым покрывают доски для серфинга, и табаком. Ручка кондиционера отломана. Пепельница забита окурками. В карман на двери как попало напиханы магнитофонные кассеты, давно лишившиеся футляров.
– А я в лес несколько раз ходил, – сказал я.
– Далеко?
– Ага. Хотя Осима-сан предупреждал, чтобы я далеко не забредал.
– И ты его не послушал?
– Нет.
– Я тоже один раз набрался смелости и зашел довольно далеко. Когда же это было? Да уж больше десяти лет прошло.
Он замолчал, сосредоточившись на своих руках, которые лежали на руле. Дорога плавно изгибалась. Мелкие камушки выскакивали из-под широких шин и летели вниз с откоса. По пути нам несколько раз попались вороны. Они сидели на обочине и, завидев машину, не улетали, а провожали ее долгим взглядом, будто какую-то диковину.
– Солдат видел? – как бы между прочим поинтересовался Сада. Словно спросил, который час.
– Двух часовых? Вы их имеете в виду?
– Да. – Он покосился на меня. – Значит, ты до них дошел?
– Дошел, – ответил я.
Подруливая правой рукой, Сада надолго замолчал. Ни слова, что он обо всем этом думает. Выражение его лица не менялось.
– Сада-сан…
– Что?
– А что вы сделали, когда встретились с теми солдатами десять лет назад? – спросил я.
– Что я сделал, когда встретился с теми солдатами десять лет назад? – Он слово в слово повторил мой вопрос.
Я кивнул, ожидая, что скажет Сада. Он глянул в зеркало заднего вида и снова перевел взгляд на дорогу.
– Я об этом до сегодняшнего дня никому не рассказывал. И брату в том числе. Брат, сестра… В принципе, какая разница? Но у меня брат. Так он о солдатах ничего не знает. Совсем ничего.
Я кивнул и ничего не сказал.
– Пожалуй, и дальше никому рассказывать не буду. Даже тебе. Да и ты, наверное, о своем никому не скажешь. Даже мне, правда? Ты понимаешь, о чем я?
– Кажется, понимаю.
– Ну и что ты думаешь?
– Я думаю, дело в том, что сколько ни говори об этом, сколько ни объясняй, все равно точно не передашь. Слов не хватит.
– Вот-вот, – подхватил Сада. – В самую точку попал. А если словами передать не можешь, лучше вообще ничего не объяснять.
– Даже самому себе?
– Да. Даже самому себе лучше ничего не объяснять.
Сада протянул мне пачку резинки «Кулминт». Я взял одну пластинку, сунул в рот.
– Ты на доске когда-нибудь катался? – спросил он.
– Не приходилось.
– Будет случай – могу научить. Если, конечно, захочешь. В Коти на побережье классные волны. И народу не так много. Серфинг – такой спорт… глубокий. Хотя по виду не скажешь. Он научил меня не спорить с природой, что бы та ни творила. – Он достал из кармашка на груди сигарету и закурил от прикуривателя. – Это тоже словами не объяснишь. Такой ответ – ни да, ни нет. – Сада прищурился и медленно выдохнул дым в окно. – На Гавайях есть такое местечко – Toilet Bowl [73] называется. Там сталкиваются приливные и отливные волны, и получаются большие водовороты. Вода закручивается, как в унитазе. Попадешь в воронку – так и тянет на дно, выбраться очень трудно. А можешь и не выбраться – зависит от того, какие волны. И все-таки надо сохранять спокойствие, даже если ты уже почти на дне, даже если тебя несет по волнам. Дергаться бесполезно. Только силы потеряешь. Страшное дело, если посмотреть. Страшнее некуда. Но если ты этот страх в себе не преодолеешь, настоящим серфингистом тебе не стать. Побыть наедине со смертью, понять, что это такое, – и перебороть. Какие только мысли в голову не лезут, когда тебя на самое дно воронки засасывает. В каком-то смысле вы со смертью уже друзья – только дай поговорить.
73
Унитаз (англ.)
У ограды он вышел из машины, закрыл на ключ ворота, покачал, проверяя, надежно ли заперты.
Дальше мы ехали молча. Сада включил УКВ и вел машину под музыку. Но я был уверен, что он толком не слушает. Включил просто так – вроде сигнального устройства. В тоннеле звук пропадал совсем или заглушался треском помех, но он не обращал внимания. Кондиционер не работал, и, выбравшись на скоростное шоссе, мы окна закрывать не стали.
– Надумаешь на доске поучиться – приезжай, – сказал Сада, когда впереди показалось Сэто Найкай. – Свободная комната имеется, так что остановиться есть где.
– Спасибо, – сказал я. – Как-нибудь приеду. Не знаю, правда, когда.
– Дела?
– Да, надо закончить кое-что.
– У меня тоже дела, – сказал Сада. – Хотя так, ничего особенного, хвастаться не буду.
Мы опять надолго замолчали. Сада думал о своих проблемах, я – о своих. Положив левую руку на руль, он сосредоточенно смотрел вперед. Курил. В отличие от брата не гнал. Выставив правый локоть в окно, ехал, не напрягаясь, в медленном ряду, не превышая скорость. Перестраивался на обгон, только если машина впереди ехала совсем медленно. С озабоченным видом прибавлял газ и сразу возвращайся в свой ряд.
– А вы давно серфингом занимаетесь, Сада-сан?
– Прилично. – И снова молчание. Я уж и забыл о своем вопросе, как он вдруг заговорил: – Начал в школе, в старших классах. Так, для развлечения. А серьезно – лет шесть. Работал в Токио, в крупном рекламном агентстве. Потом надоело, все бросил и вернулся сюда. Увлекся серфингом. Свои деньги кое-какие были – накопил, у родителей занял и открыл магазин для серфингистов. Сам себе хозяин, делаю помаленьку, что хочу.
– Вам на Сикоку захотелось вернуться?